Мигель Сервантес Сааведра - Дон Кихот

В глубоком унынии рыцарь и оруженосец возвратились к своим скакунам. Особенно расстроен был Санчо: уж очень ему было жалко отданных рыбакам денег. У него всегда подступало к сердцу, когда нужно было подступить к хозяйской казне; казалось, ему легче было расстаться с собственным глазом, чем с деньгами. Не сказав друг другу ни слова, наши друзья отвязали Росинанта и серого и покинули берега знаменитой реки. Дон Кихот погрузился в мечты о своей любви, а Санчо — в мечты о своем блестящем будущем. Однако эти мечты казались ему сейчас особенно тщетными и пустыми. Ибо, хотя Санчо и был придурковат, он все же отлично понимал, что все или почти все поступки его господина были сплошным сумасбродством. Поэтому все чаще и чаще ему приходило в голову удрать в один прекрасный день домой, не прощаясь с Дон Кихотом и не беря расчета. Однако события повернулись совершенно иначе, чем он предполагал.

На следующий день, под вечер, Дон Кихот заметил на опушке леса группу охотников. Подъехав поближе, он увидел среди них красивую даму. Она сидела на белоснежном коне, щеголявшем окованным в серебро седлом и зеленой сбруей. Дама тоже была одета во все зеленое и притом так богато и красиво, что казалась воплощением изящества; на левой руке у нее сидел сокол [91] Соколиная охота дозволялась в то время лишь принцам и людям знатного рода. . Дон Кихот догадался, что дама — какая-то знатная особа, а все остальные охотники — ее свита. Он сказал Санчо:

— Беги, сынок Санчо, и скажи этой даме на белом коне, с соколом на руке, что я, рыцарь Львов, почтительнейше склоняюсь перед ее великой красотой. Если ее великолепие позволит, я предстану перед ней, чтобы поцеловать ей руку и исполнить все, что ее величию будет угодно приказать. Но только смотри, Санчо, выражайся пристойно и не вздумай вставлять в свою речь какие-нибудь поговорки.

— Ну уж тоже нашли балагура! — ответил Санчо. — Кому это вы говорите? Не первый раз приходится мне отправляться к высоким и великовозрастным дамам!

— Я тебя посылал только к сеньоре Дульсинее, — сказал Дон Кихот, — и, насколько мне помнится, никаких других поручений ты не исполнял, по крайней мере на моей службе.

— Это-то правда, — ответил Санчо, — но хорошему плательщику никакой залог не страшен, и когда дом — полная чаша, не приходится долго ждать ужина. Я хочу сказать, что не нуждаюсь в наставлениях и советах, потому что все понимаю и никогда не сплошаю.

— Я в этом уверен, Санчо, — сказал Дон Кихот, — так ступай же в добрый час, и да поможет тебе бог.

Санчо поскакал во весь опор, подъехал к прекрасной охотнице, слез с серого, опустился перед ней на колени и сказал:

— Прекрасная сеньора, вон там стоит рыцарь, по прозванию рыцарь Львов. Это — мой господин, а я его оруженосец, и зовут меня Санчо Панса. Так вот, этот рыцарь Львов, еще недавно называвшийся рыцарем Печального Образа, послал меня просить ваше высочество соблаговолить дозволить ему явиться сюда и привести в исполнение свое желание; а состоит оно, — как он заявляет, да и я тоже думаю, — в том, чтобы служить вашей высокой соколиности и красоте; и если это будет ему дозволено, то вы, сеньора, получите большую пользу, а мой господин почтет это для себя отменной милостью и удовольствием.

— Поистине, добрый оруженосец, — ответила дама, — вы исполнили ваше поручение по всем правилам, как это полагается в подобных случаях. Встаньте же! Не подобает стоять на коленях оруженосцу великого рыцаря Печального Образа, о котором мы уже так много слышали. Встаньте, друг мой, и скажите вашему господину, что он явился как раз вовремя и что я и мой муж, герцог, будем рады принять его в нашем летнем дворце неподалеку отсюда.

Санчо поднялся; он был совершенно поражен красотой, приветливостью и любезностью доброй сеньоры. Но еще более удивило его то, что она уже слышала о рыцаре Печального Образа. Правда, она не назвала его рыцарем Львов, но, должно быть, только потому, что Дон Кихот совсем недавно переменил свое имя.

Видя, что Санчо Панса медлит, герцогиня повторила свое приглашение:

— Ступайте же, братец Панса, и скажите вашему господину, что он в добрый час пожаловал в мои владения и ничто на свете не могло бы мне доставить больше удовольствия, чем посещение такого доблестного рыцаря.

Выслушав эти благосклонные слова, Санчо с глубоким удовлетворением поспешил к своему господину и передал ему все, что сказала знатная сеньора. При этом он в простодушных выражениях превозносил до небес ее замечательную красоту, обходительность и любезность. Дон Кихот приосанился, укрепился на стременах, поправил забрало, пришпорил Росинанта и с благородным спокойствием направился к герцогине, чтобы поцеловать ей руку. А герцогиня тем временем подозвала своего мужа, герцога, и рассказала ему о посольстве Дон Кихота. Желая позабавиться, они решили потворствовать его причудам, соглашаться со всем, что он скажет, и, пока он будет у них гостить, обращаться с ним, как со странствующим рыцарем, и соблюдать все церемонии, описываемые в рыцарских романах, — они были весьма начитаны в этих книгах и очень их любили.

Между тем Дон Кихот с поднятым забралом подъехал к ним и, желая спешиться, подал Санчо знак, чтобы тот подержал ему стремя. Но Санчо не повезло: слезая с серого, он запутался в его сбруе и повис вниз головой. А Дон Кихот, уверенный, что Санчо уже успел подойти, одним взмахом перенес ногу, потащил за собою плохо подтянутое седло Росинанта и грохнулся наземь. Смущенный и рассерженный, барахтался он в пыли, сквозь зубы посылая проклятия по адресу злополучного Санчо, который никак не мог выпутать свою ногу. Герцог приказал егерям поспешить на помощь рыцарю и оруженосцу. Когда они подняли Дон Кихота, рыцарь собрался было опуститься на колени перед герцогиней и ее супругом. Но герцог воспротивился этому: спрыгнув с лошади, он обнял Дон Кихота и сказал:

— Мне очень досадно, сеньор рыцарь Печального Образа, что при самом въезде в мои владения вас постигла такая неудача. Но небрежность оруженосцев причиняет нередко и худшие бедствия.

— Встреча с вами, доблестный повелитель, — отвечал Дон Кихот, — не может быть названа неудачей. Упади я на самое дно пропасти, я бы выбрался оттуда, если бы меня ждала честь увидеть вас. Мой оруженосец — да будет он проклят — может наболтать много лукавых слов, но не может подтянуть подпругу так, чтобы седло держалось крепко. Но все равно: стоя на ногах или лежа на спине, сидя на лошади или идя пешком, — я всегда буду служить вам и сеньоре герцогине, уважаемой вашей супруге, достойной царице красоты и непогрешимой принцессе учтивости.