Мигель Сервантес Сааведра - Дон Кихот

— Честное слово, не понимаю, как это могло случиться, ибо, на мой взгляд, нет в мире лучшего чтения. У меня есть два-три таких романа, и, право, я им обязан многими радостями. Да и не только я, но и многие другие. Во время жатвы у нас по праздникам собираются жнецы; среди них всегда найдется грамотей; он берется за книгу, а мы, человек тридцать, садимся вокруг и слушаем, развесив уши. О самом себе скажу только: когда в книге речь дойдет до яростных ударов, какие раздают направо и налево рыцари, мне до страсти хочется вмешаться в эту схватку, и я готов слушать день и ночь.

— Да и я тоже бываю очень довольна, — прибавила хозяйка. — Во время этих чтений во всем доме наступает покой и тишина. Вы так увлекаетесь этими романами, что даже забываете со мной ругаться.

— Истинная правда, — сказала Мариторнес. — Я тоже люблю послушать эти истории, особенно же про прекрасных сеньорит, — как они нежничают под каким-нибудь апельсинным деревом со своими верными рыцарями.

— Ну, а вы, сеньорита, что скажете? — спросил священник, обращаясь к хозяйской дочке.

— По правде сказать, сеньор, сама не знаю, — ответила она. — Я тоже охотно слушаю чтение романов, хотя мало что понимаю в них. Только мне больше всего нравятся не битвы, которыми восхищается отец, а печальные речи рыцарей, тоскующих по своим дамам. Право, я иногда даже плачу от жалости.

— Если бы эти рыцари плакали из-за вас, — сказала Доротея, — вы бы их сейчас же утешили, не правда ли, сеньорита?

— Уж не знаю, что бы я сделала, — отвечала девушка. — Знаю только одно, что некоторые из этих дам так жестоки, что рыцари называют их львицами, тигрицами и другими отвратительными именами. Господи Иисусе! Что же это за бессердечные, бессовестные женщины, если им трудно посмотреть на честного человека, а он из-за этого умирает или делается сумасшедшим! Не понимаю, к чему все это жеманство.

— Молчи, девочка, — прервала ее хозяйка. — Девице не годится ни знать, ни рассуждать о таких делах.

— Сеньор меня спросил, — ответила она, — не могла же я не ответить.

— Ну, довольно, — сказал священник, — лучше принесите мне, сеньор хозяин, все ваши книжки. Мне хочется на них взглянуть.

— С удовольствием, — отвечал хозяин. Он тотчас встал, пошел в свою комнату, принес старый сундучок, запертый на ключ, открыл его и вынул три огромные книги и несколько рукописей, очень четко написанных. Первая книга была «Дон Сиронхилио Фракийский», вторая — «Фелисмарте Гирканский», а третья — «История Великого капитана Гонсало Эрнандеса Кордовского» вместе с жизнеописанием Диэго Гарсия де Паредес. Прочитав два первых заглавия, священник повернулся к цирюльнику и сказал:

— Нам недостает только экономки нашего друга и его племянницы.

— Обойдемся и без них, — отвечал цирюльник, — я тоже сумею снести их на скотный двор или бросить в печку, которая, кстати, горит отлично.

— Что? — сказал хозяин. — Ваша милость собирается сжечь мои книги?

— Только эти две: дона Сиронхилио и Фелисмарте.

— Что же, неужто они еретические или флегматические? — спросил хозяин.

— Вы хотели сказать, дружок, схизматические, а не флегматические? — поправил его цирюльник.

— Ну да, — сказал хозяин, — только если вы уж непременно хотите что-нибудь сжечь, то возьмите лучше «Историю Великого капитана Диэго Гарсии»; что же касается остальных, то я скорей позволю сжечь самого себя, чем одну из них.

— Брат мой, — возразил священник, — обе эти книги лживы, полны нелепостей и бредней, а «История Великого капитана» — чистая правда; в ней рассказывается о деяниях Гонсало Эрнандеса Кордовского, который за свои великие и многочисленные подвиги заслужил во всем мире прозвание Великого капитана. А Диэго Гарсия де Паредес, родом из города Трухильо в Эстрамадуре, был замечательным воином. Он обладал такой силой, что одним пальцем останавливал мельничное колесо; однажды он один отстоял мост от целой армии. Он совершил так много подвигов, что, опиши его жизнь какой-нибудь искусный историк, слава его затмила бы славу Гектора, Ахилла и Роланда. Но, к сожалению, он сам описал свою жизнь и был слишком скромен в изложении своих деяний.

— Рассказывайте моей бабушке! — сказал хозяин. — Подумайте, что его удивляет: остановил мельничное колесо! Ей-богу, ваша милость, вам бы не худо было почитать Фелисмарте Гирканского. Этот одним взмахом меча рассек пополам пять великанов, словно они были сделаны из бобов, вроде тех монашков, которых делают наши ребятишки. А в другой раз он столкнулся с громаднейшим войском, в котором было свыше миллиона шестисот тысяч солдат, вооруженных с головы до ног, и обратил его в бегство, как стадо овец. А что вы скажете о славном доне Сиронхилио Фракийском? Однажды плыл он по реке, и вдруг из воды вынырнул огромный огненный змей; увидев чудовище, дон Сиронхилио бросился на него, вскочил на его чешуйчатую спину и стиснул руками его горло с такой силой, что задыхающийся змей тотчас же снова опустился на дно реки, увлекая за собой рыцаря, который крепко держал его. Там рыцарь очутился в великолепном дворце, а змей превратился в древнего старца и рассказал ему о таких вещах, что, право, стоило послушать. Нет, и не говорите, сеньор! Прочтите-ка эти истории, и вы с ума сойдете от восторга. А за вашего Великого капитана и Диэго Гарсия я не дам и двух фиг.

Услышав это, Доротея тихо сказала мастеру Николасу:

— Нашему хозяину немного недостает, чтобы стать вторым Дон Кихотом.

— Мне тоже так думается, — ответил цирюльник. — По-видимому, он твердо верит, что все описанное в этих книгах чистая правда, и разубедить его в этом не могли бы даже босые кармелиты [49] Босые кармелиты — монахи Кармелитского ордена, основанного в XII веке в Палестине и распространившего свою проповедническую деятельность на всю Европу. Желая показать пример скромности, монахи этого богатейшего ордена ходили обычно босыми. .

— Но послушайте, братец мой, — продолжал священник, обращаясь к хозяину, — ведь ни Фелисмарте Гирканского, ни дон Сиронхилио Фракийского, ни других рыцарей, о которых рассказывается в романах, никогда не было на свете; все это чистейший вымысел праздных писак, сочинивших свои книги ради пустого развлечения.