Роберт Вальзер - Помощник. Якоб фон Гунтен. Миниатюры

В прекрасном пении всегда заключено как бы сконцентрированное, спрессованное переживание, ощущение, способная взорваться перенасыщенность страстной стесненной жизни и взволнованной души, и с помощью такого искусства женщина, если только она сумеет использовать все благоприятные обстоятельства и взобраться вверх по лестнице многочисленных чудесных совпадений, способна, став звездой на музыкальном небосклоне, тронуть многие сердца, приобрести большие богатства, вызвать у публики бурные, восторженные аплодисменты и снискать любовь и искреннее восхищение королей и королев.

Девушка серьезно и удивленно слушала мои слова, которые я меж тем произносил скорее для собственного удовольствия, нежели для того, чтобы их поняла и оценила эта крошка — для этого ей недоставало должной зрелости.

Еще издали я замечаю железнодорожный переезд, через который мне надо будет пройти, но покамест я до него не дошел. Читателю непременно следует знать, что прежде я должен исполнить два-три важных поручения, а также покончить с кое-какими делами. Об этом надо рассказать как можно подробнее.

Да будет мне благосклонно дозволено заметить, что мимоходом я, по мере возможности, должен заглянуть в мастерскую элегантного мужского платья, то есть в портновское ателье, по поводу нового костюма, который мне надо примерить или приказать переделать.

Во-вторых, я должен пойти в общинный совет, или в городскую управу, чтобы уплатить изрядные налоги. В-третьих, мне надо отнести на почту немаловажное письмо и опустить его там в почтовый ящик. Кроме того, я постараюсь зайти постричься, так как уже довольно давно этого не делал.

Отсюда ясно, сколько всего мне предстоит переделать и насколько эта по видимости бесцельная приятная прогулка буквально кишмя-кишит деловыми, практическими хлопотами. Так что пусть уж читатель будет столь добр и простит мне промедления, снизойдет к опозданиям и одобрит канительные переговоры с канцеляристами и прочими службистами, а быть может, даже приветствует их как желанные вставки и добавки для его развлечения. Я заранее убедительно прошу милостиво меня извинить за все отсюда вытекающие длинноты, долготы и широты.

Бывал ли когда-нибудь какой-либо провинциальный или столичный автор более робок и вежлив по отношению к своим читателям? Полагаю, что вряд ли, а потому с совершенно спокойной совестью продолжаю болтать и рассказывать и сообщаю нижеследующее.

Тысяча чертей, да ведь уже самое время заскочить и фрау Эби, чтобы у нее отобедать. Как раз бьет половину первого. К счастью, эта дама живет близехонько отсюда. Мне стоит только незаметно, эдаким угрем скользнуть к ней в дом, как в нору или в приют для голодающих бедняков и жалких опустившихся субъектов.

Моя пунктуальность была образцовой. Известно, сколь редко встречается что-либо образцовое. Фрау Эби встретила меня наилюбезнейшим образом, чрезвычайно учтиво улыбалась, как нельзя более сердечно протянула мне свою милую ручку, чем меня прямо-таки очаровала, и сразу повела в столовую, где пригласила сесть за стол, что я, разумеется, исполнил с превеликим удовольствием и вполне непринужденно.

Без всякой смешной церемонности, с наивной простотой я принялся есть и отправлять в рот кусок за куском, даже отдаленно не подозревая, что мне предстоит пережить.

Итак, я живо набросился на еду и начал отважно есть, ведь такого рода отвага, как известно, больших усилий не требует. Между тем я с некоторым удивлением заметил, что фрау Эби смотрит на меня прямо-таки с благоговением. Это было несколько странно. Для нее было явно увлекательно смотреть, как я накладываю себе и ем. Это странное явление меня изумило, но большого значения я ему не придал.

Когда я вознамерился с ней поболтать, завести беседу, она это мое намерение пресекла, заявив, что с величайшей радостью отказывается от какого бы то ни было разговора. Такие необычные речи меня озадачили, я почувствовал тревогу. В мою душу закрался страх перед фрау Эби. Когда я было перестал отрезать и класть в рот куски, почувствовав, что я сыт, она сказала с нежным выражением лица, голосом, в котором трепетал материнский упрек:

— Но вы же ничего не едите. Постойте, я сейчас отрежу вам действительно большой и сочный кусок.

Меня охватил ужас. Я отважился вежливо и учтиво ей возразить, что пришел в основном для того, чтобы блеснуть остроумием, однако фрау Эби с обворожительной улыбкой ответила, она-де отнюдь не считает это необходимым.

— Я совершенно не в состоянии больше есть, — сказал я глухим, сдавленным голосом. Я и так уже чуть не лопался и обливался потом от страха.

Фрау Эби сказала:

— Я никак не могу согласиться с тем, чтобы вы перестали отрезать и класть в рот куски, и ни за что не поверю, будто вы на самом деле сыты. Когда вы говорите, что вот-вот лопнете, то это конечно неправда. Невольно думаешь, будто вы говорите это из вежливости. От каких бы то ни было остроумных разговоров я, как уже сказала, с удовольствием отказываюсь. Вы наверняка пришли сюда прежде всего за тем, чтобы доказать, какой вы хороший едок и засвидетельствовать свой аппетит. От этого мнения я ни в коем случае не отступлюсь, напротив того, я душевно вас прошу добровольно подчиниться необходимости. Смею вас заверить, что иной возможности выйти из-за стола, кроме как подчистую съев и проглотив все, что я положила вам на тарелку и положу еще, у вас нет.

Боюсь, что вы безвозвратно погибли, ведь, к вашему сведению, на свете есть такие хозяйки, которые до тех пор потчуют своих гостей и заставляют их есть, пока тем не станет дурно. Вас ожидает жалкая, плачевная участь, но вы мужественно примете ее. Всем нам однажды приходится принести какую-нибудь большую жертву!

Повинуйтесь и ешьте! Повиновение ведь так сладостно. Что за беда, если от этого вы погибнете?

Этот деликатесный, мягкий, большущий кусок вы конечно еще уничтожите, я знаю. Мужайтесь, дорогой друг! Всем нам необходима отвага. Велика ли нам цена, если мы всегда стремимся утвердить лишь собственную волю?

Соберитесь с силами и заставьте себя совершить подвиг, вынести невыносимое и стерпеть нестерпимое.

Вы не поверите, сколь приятно мне видеть, как вы будете есть до потери сознания. Вы даже не представляете себе, как я была бы расстроена, если бы вы попытались этого избежать, но ведь вы этого не сделаете, правда же, ведь правда же — вы будете грызть и глотать, пусть бы кусок уже не лез вам в горло.

— Ужасная женщина, за кого вы меня принимаете? — вскричал я, выскочив из-за стола с намерением тотчас же убежать из этого дома. Однако фрау Эби удержала меня. Она громко и весело расхохоталась и призналась мне, что позволила себе надо мной подшутить и я буду очень добр, если не стану за это на нее сердиться.