Чарльз Диккенс - Колокола (пер.Врангель)

Изъ дома вышли еще два господина. Одинъ изъ нихъ былъ среднихъ лѣтъ, слабый, тщедушный, съ грустнымъ выраженіемъ лица; руки свои онъ постоянно засовывалъ въ широкіе карманы узкихъ панталонъ мышинаго цвѣта, отчего края кармановъ оттопыривались, какъ собачьи уши. Весь его неряшливый обликъ указывалъ, что онъ рѣдко пользовался платяною щеткою и скупился на мыло. Другой — жирный, коренастый, блестящей внѣшности, былъ одѣтъ въ синій сюртукъ съ металлическими пуговицами и бѣлымъ галстукомъ. Лицо его было багровое, вѣроятно, вслѣдствіе неправильнаго кровообращенія, вызывавшаго приливы къ головѣ, чѣмъ и объяснялось, почему его тѣло было такъ холодно именно въ полости сердца.

Тотъ, кто такъ внимательно разсматривалъ обѣдъ Тоби, назвалъ перваго Филеромъ, и сталъ рядомъ съ нимъ. Такъ какъ м-ръ Филеръ былъ очень близорукъ, то для того, чтобы разглядѣть изъ чего состоялъ обѣдъ Тоби, онъ долженъ былъ такъ приблизить его къ себѣ, что у послѣдняго выступила гусиная кожа. Но онъ долженъ былъ отдать справедливость Филеру и признательность, что этотъ джентльменъ не съѣлъ его обѣда.

— Вы видите передъ собою, ольдерманъ, — сказалъ Филеръ, указывая карандашомъ на кусокъ рубца — образчикъ мясной пищи, извѣстной у рабочаго населенія подъ именемъ рубцовъ.

Ольдерманъ улыбнулся и мигнулъ глазомъ; онъ былъ большой весельчакъ, этотъ ольдерманъ Кьютъ! О, безъ сомнѣнія! И при томъ продувной малый и большой знатокъ всего! Его ничѣмъ нельзя было удивить! Онъ буквально читалъ въ сердцѣ людей. О, онъ хорошо понималъ ихъ, этотъ ольдерманъ Кьютъ, за это я вамъ отвѣчаю!

— Но кто-же ѣлъ рубцы? — спросилъ, оглядываясь мистеръ Филеръ. — Безъ сомнѣнія, рубцы являются самою невыгодною пищею изъ всѣхъ продуктовъ мѣстнаго рынка, такъ какъ отъ нихъ остается болѣе всего отбросовъ. Извѣстно, что при варкѣ одного фунта рубцовъ теряется несравненно больше, чѣмъ отъ всякаго другого животнаго вещества, при варкѣ одного фунта въ тѣхъ же самыхъ условіяхъ. Такимъ образомъ, рубцы обходятся дороже ананасовъ, взрощенныхъ въ теплицахъ. Если сосчитать количество ежегодно убиваемаго скота по подлиннымъ таблицамъ бойни и если оцѣнить по самой низкой оцѣнкѣ количество рубцовъ, полученныхъ отъ этихъ животныхъ, правильно раздѣланныхъ мясниками, окажется, что потеря при варкѣ этого количества была бы достаточна, чтобы прокормить гарнизонъ въ пятьсотъ человѣкъ въ теченіе пяти мѣсяцевъ, по тридцать одинъ день каждый, не исключая и февраля! Этакая расточительность! Этакая расточительность!

При этомъ ужасномъ открытіи, Тоби стоялъ смущенный, едва держась на ногахъ. Казалось, онъ упрекалъ себя, что заморилъ голодомъ гарнизонъ въ пятьсотъ человѣкъ.

— Кто ѣлъ рубцы? — повторялъ Филеръ, все болѣе горячась, — я спрашиваю, кто ѣлъ рубцы?

Тоби смиренно наклонилъ голову, какъ виновникъ совершенной расточительности.

— А, это вы, это вы! — воскликнулъ Филеръ. — Въ такомъ случаѣ я сообщу вамъ, что вы вырываете ваши рубцы у бѣдныхъ вдовъ и сиротъ.

— Я надѣюсь, что нѣтъ, — отвѣчалъ Тоби слабымъ голосомъ. — Я предпочелъ бы умереть съ голода.

— Раздѣлите выше приведенное количество рубцовъ, ольдерманъ, на установленное статистикою число вдовъ и сиротъ, и вы получите одну двадцатую часть унціи на человѣка. Стало быть на долю этого человѣка не остается даже и одного грана. Слѣдовательно онъ воръ!

Тоби былъ такъ уничтоженъ этимъ тяжкимъ обвиненіемъ, что смотрѣлъ безъ малѣйшаго чувства сожалѣнія на то, какъ ольдерманъ самъ уничтожилъ послѣдній кусокъ рубцовъ. На его совѣсти, такимъ образомъ, всетаки легло меньше грѣха.

— А вы что на это скажете? — обратился насмѣшливо ольдерманъ къ господину въ синемъ сюртукѣ съ багровымъ лицомъ. — Вы, конечно, слышали, что говорилъ нашъ другъ Филеръ. Теперь ваша очередь. Что вы объ этомъ скажете?

— Да что-же можно сказать? — отвѣчалъ тотъ иронически. — Что вы хотите, чтобы я сказалъ? Кто можетъ интересоваться такимъ субъектомъ, какъ этотъ? — Онъ говорилъ про Тоби. — Наше время такъ развращено! Посмотрите на него: какое это золото! Доброе старое время! Доброе ушедшее время! Вотъ тогда можно было любоваться здоровымъ народомъ и всѣмъ прочимъ; объ этомъ даже пріятно вспомнить. А теперь все это исчезло! Ахъ! — вздохнулъ краснощекій господинъ, — доброе старое время, доброе ушедшее время!

Къ сожалѣнію онъ не опредѣлилъ точно о какомъ старомъ времени онъ такъ жалѣетъ и также не высказался, дѣлаетъ ли упреки настоящему времени въ томъ, что оно не создало ничего замѣчательнаго, создавъ его самого.

— Доброе старое ушедшее время! Что это было за время! Не пробуйте даже говорить мнѣ о другомъ, точно также какъ и о теперешнихъ людяхъ. Я надѣюсь, что теперешнее время вы даже не называете временемъ. Что касается меня, то я нахожусь отъ него на разстояніи ста миль. Просмотрите сборникъ костюмовъ Струтта, и вы увидите, что представлялъ изъ себя посыльный въ царствованіе какого нибудь стараго добраго короля нашей старой, доброй Англіи!

— Оставьте, пожалуйста! — возразилъ Филеръ. — Въ тѣ времена, въ лучшемъ случаѣ, посыльный не имѣлъ на тѣлѣ рубашки, на ногахъ чулокъ. Врядъ ли Англія производила хоть одну овощь, доступную для него. Мнѣ было бы легко доказать это статистическими таблицами.

Тѣмъ не менѣе краснощекій господинъ продолжалъ восхвалять доброе старое время, великое, славное, ушедшее время. Какія возраженія ему ни дѣлали, онъ все повторялъ свое, какъ бѣлка, бѣгающая въ колесѣ. Онъ имѣлъ такое же ясное и отчетливое представленіе объ оплакиваемомъ имъ минувшемъ тысячелѣтіи, какое, вѣроятно, бѣлка имѣла о механизмѣ своего колеса.

Возможно, что и въ бѣдномъ Тоби вѣра въ это доброе старое время не была окончательно разрушена, такъ какъ онъ не зналъ, что думать. Одно было ясно для него, при всемъ его смущеніи, что, несмотря на разногласіе этихъ господъ въ нѣкоторыхъ мелочахъ, въ общемъ высказанныя ими убѣжденія и мнѣнія могли только подтвердить правильность философскихъ разсужденій Тоби, какъ сегодняшняго утра, такъ и многихъ другихъ утръ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — въ отчаяніи думалъ онъ, — мы не способны ни на что хорошее! Мы ни къ чему не пригодны! Мы рождаемся уже порочными!

Однако въ груди Тоби билось родительское сердце, возмущавшееся противъ такого жестокаго приговора и онъ не былъ въ силахъ примириться съ мыслью, что Мэгъ, еще вся подъ впечатлѣніемъ охватившей ее мимолетной радости, была вынуждена выслушать предсказаніе своего будущаго изъ устъ этихъ трехъ мудрецовъ.

— Помоги ей, Господь! — думалъ бѣдный Тоби. — Она будетъ имѣть время сама узнать свою судьбу.

Онъ сдѣлалъ знакъ молодому кузнецу увести ее. Но Ричардъ, отошедшій въ сторонку съ своей невѣстой, такъ бытъ поглощенъ нѣжнымъ лепетомъ съ нею, что обратилъ вниманіе на безпокойные знаки, дѣлаемые Тоби, одновременно съ ольдерманомъ. Ольдерманъ еще не успѣлъ высказать свое словечко, а такъ какъ онъ былъ большой философъ, да еще очень практичный, — о, крайне практичный! — то онъ и закричалъ: