Вирджиния Вулф - Ночь и день

Переворачивая страницы, она наткнулась на портрет статной дамы очень мужественного вида, ее голову фотограф увенчал короной.

— Ах ты, старая греховодница! — воскликнула миссис Хилбери. — И как же ты всех нас тиранила в свое время! Как мы все трепетали перед тобой! «Мэгги, — скажет она, бывало, — если бы не я, где бы ты была сейчас?» И это чистая правда, знаешь ли. Она сказала моему отцу: «Женись на ней», и он послушался, а бедняжке Кларе: «Падай ниц и боготвори его!» — и она так и сделала; правда, очень скоро встала с колен. И это естественно. Она была совсем дитя — восемнадцать лет, — к тому же полуживая от страха. Но эта старая тиранка все равно считала себя их благодетельницей. Она подарила им три месяца безоблачного счастья, а большего и желать нельзя — так она сама говорила, и знаешь, Кэтрин, я склонна думать, что она права. Многим из нас отпущено и того меньше, только мы делаем вид, что это не так, а они притворяться не могли. Мне кажется, — задумалась миссис Хилбери, — что в те времена в мужчинах и женщинах было больше искренности, которой, при всей вашей открытости, вам недостает.

Кэтрин снова попыталась что-то сказать. Но миссис Хилбери слишком увлеклась воспоминаниями, и ее уже было не остановить.

— Но, думаю, в душе они все же оставались друзьями, — продолжала она, — потому что она обычно напевала его песенки. Дай-ка вспомнить… — И миссис Хилбери, обладавшая довольно приятным голосом, попыталась исполнить известный романс на стихи отца, сочиненный неким композитором Викторианской эпохи и отличавшийся на редкость сентиментальной мелодией. — В них была жизнь, вот лучшее тому доказательство! — заключила она, стукнув кулачком по столу. — Вот чего нам так не хватает! Да, мы можем быть виртуозными, искренними, ходим на собрания, платим беднякам жалованье, но жить, как жили они, мы неспособны. Мой отец по три ночи в неделю проводил без сна и все же наутро всегда был бодр и полон сил. Вот — я прямо слышу из детской — он напевает на лестнице, поджаривает кусок хлеба на острие шпаги-трости, а потом отправляется на поиски дневных радостей — в Ричмонд [42] Западное предместье Лондона, сейчас входит в состав англомерации Большой Лондон. , Хэмптон-Корт [43] Дворец с парком на берегу Темзы, бывшая королевская резиденция. или на суррейские холмы. Почему бы и нам не съездить туда, Кэтрин? День сегодня чудесный.

В эту минуту, как раз когда миссис Хилбери глянула за окно проверить погоду, в дверь постучали, и на пороге появилась сухопарая пожилая дама. «Тетушка Селия!» — воскликнула Кэтрин, при этом явно смутившись. Она уже догадалась, зачем та пожаловала. Разумеется, для того, чтобы обсудить ситуацию с Сирилом и женщиной, которая не была ему женой, а из-за нерешительности Кэтрин миссис Хилбери оказалась к этому совершенно не подготовлена. Настолько не подготовлена, что первым делом предложила отправиться втроем на прогулку в Блэкфрайерз [44] Район в центре Лондона, где в одном из зданий заброшенного монастыря с 1609 г. давала представления театральная труппа «Слуги короля», в которой Шекспир был пайщиком. Театр «Блэкфрайерз» служил зимним помещением, летом представления давали в «Глобусе», расположенном на другом берегу Темзы. и посмотреть на место, где когда-то стоял шекспировский театр, потому что погода не очень подходит для загородных прогулок.

На это предложение миссис Милвейн ответила сдержанной улыбкой, которая должна была показать, что за долгие годы она привыкла к подобным чудачествам своей невестки и относится к ним с философским спокойствием. Кэтрин встала чуть поодаль, поставив ногу на каминную решетку, как будто эта поза позволяла ей лучше понять суть дела. Но, несмотря на присутствие тетушки, все связанное с Сирилом и его нравственным обликом казалось ей таким нереальным! Теперь главная трудность, как ей казалось, заключалась не в том, чтобы осторожно подготовить миссис Хилбери к этой новости, а в том, чтобы она ее осознала. И возможно ли с помощью умело брошенного лассо хоть на миг направить этот возвышенный ум к такой ничтожной малости? Нет, куда лучше сказать прямо, без обиняков.

— Думаю, мама, тетя Селия пришла поговорить о Сириле, — быстро и деловито сообщила она. — Тетя Селия узнала, что Сирил женат. У него жена и двое детей.

— Нет, вовсе он не женат, — поспешила добавить миссис Милвейн, понизив голос и обращаясь только к миссис Хилбери. — У него двое детей и еще один на подходе.

Взгляд миссис Хилбери выражал недоумение.

— Мы не хотели говорить тебе, пока не будем знать наверняка, — добавила Кэтрин.

— Но я всего пару недель назад видела Сирила в Национальной галерее! — воскликнула миссис Хилбери. — Не верю ни единому слову, — и удостоила миссис Милвейн снисходительной улыбкой, словно хотела сказать: каждый может ошибиться, а уж бездетной женщине, чей муж корпит над циркулярами в Министерстве торговли, это вдвойне простительно.

— Я тоже не хотела верить, Мэгги, — сказала миссис Милвейн. — И долгое время отказывалась верить. Но потом увидела — и пришлось поверить.

— Кэтрин, — спросила миссис Хилбери, — а твой отец об этом знает?

Та кивнула.

— Сирил женат! — повторила миссис Хилбери. — И не сказал нам ни слова, хотя мы принимаем его у себя в доме с детских лет, — сын благородного Уильяма! Нет, я не верю своим ушам!

Чувствуя, что бремя доказательств легло на нее, миссис Милвейн начала свой рассказ. Это была пожилая и хрупкая на вид дама, но ее бездетность, казалось, налагала на нее малоприятные обязанности оберегать честь семьи и наводить в ней порядок, что и стало главным делом ее жизни.

— Я уже давно заподозрила неладное, — начала она свой рассказ тихим, прерывающимся от волнения голосом. — Он как-то осунулся, на лице появились морщины. И я отправилась к нему на квартиру, когда узнала, что он поступил на службу в колледж для бедняков. Он читает им лекции по римскому праву, а может, греческому. Квартирная хозяйка сообщила, что мистер Алардайс ночует там раз в две недели, не чаще. И выглядит таким усталым и больным, сказала она. Она видела его с какой-то юной особой. Я сразу догадалась, что к чему. Зашла к нему в комнату, а там конверт на каминной полке и письмо с адресом на Ситон-стрит, недалеко от Кеннингтон-роуд.

Миссис Хилбери, похоже, все это слушать было не очень приятно, и она даже стала тихонько напевать недавнюю мелодию, словно могла этим остановить льющийся на нее поток слов.

— Тогда я пошла на Ситон-стрит, — невозмутимо продолжила тетушка Селия. — Такое убожество: меблированные комнаты, канарейки в окнах и тому подобное. Дом под номером семь не лучше остальных. Я звонила, стучала — никто не вышел. Я походила вокруг немного. И уверена, внутри кто-то был — дети, колыбелька. Но никто не ответил — никто. — Она вздохнула, устремив застывший взгляд подслеповатых голубых глаз в пустоту, и закончила свою печальную повесть: — Я осталась на улице, думая: вдруг увижу кого-нибудь из них. Долго я так стояла. В трактире на углу какие-то мужланы горланили песни. Наконец дверь открылась, и кто-то быстро прошел мимо меня — женщина. Нас разделяла только почтовая тумба.