Вирджиния Вулф - Ночь и день

— Тогда нужно быть готовой к этому, прежде чем выйдешь замуж, — задумчиво промолвила Кэтрин, обращаясь скорее к себе самой.

Миссис Хилбери больше не интересовали эти разговоры, становившиеся все более тоскливыми. Чтобы развеять грусть, она прибегла к испытанному средству: поглядела в окно.

— Вы только посмотрите на эту чудесную синенькую птичку! — воскликнула она, с удовольствием рассматривая небо, кусты, видневшиеся за кустами поля и голые ветви дерева, на котором сидела крохотная синичка. Она ужасно любила природу.

— Большинство женщин инстинктивно чувствуют, способны они на это или нет, — быстро и негромко проговорила леди Отуэй, пытаясь высказаться, воспользовавшись тем, что ее невестка отвлеклась от беседы. — А если нет, то мой совет: никакого замужества.

— Но ведь брак — самое счастливое время в жизни женщины! — воскликнула миссис Хилбери, уловив только последнее слово «замужество». — Это самое интересное время, — поправилась она и взглянула на дочь с чувством смутной тревоги.

Казалось, глядя на дочь, на самом деле она видит саму себя. Она была не совсем довольна, но не хотела ей ничего навязывать, ведь сдержанность — именно то ценное качество, которое ее особенно восхищало в дочери. Однако когда мать сказала, что брак — самое интересное время, Кэтрин почувствовала — как бывало порой, безо всякой причины, — что они поняли друг друга, при том что ни в чем не были похожи. Мудрость старых скорее относится к чувствам, свойственным всем людям вообще, а не конкретному человеку, и Кэтрин подозревала, что даже среди ровесников миссис Хилбери лишь немногие с ней согласятся. Обеим дамам так мало нужно для счастья, подумала она, но в данный момент она не взялась бы утверждать, что их представление о браке — неправильное. Пока она была в Лондоне, такое сдержанное отношение к собственному супружеству казалось ей естественным. Что же изменилось? Что ее гнетет? Ей никогда не приходило в голову, что ее собственное поведение может быть для матери загадкой или что молодые люди могут повлиять на взрослых так же сильно, как те на молодых. И все же любовь — страсть — как ни называй это чувство — действительно играла незначительную роль в жизни миссис Хилбери. Намного меньшую, чем можно было предположить, зная ее пылкий и восторженный характер. Ее всегда больше интересовали другие вещи. Как ни странно, но леди Отуэй понимала, что творится в душе у Кэтрин, лучше, чем ее мать.

— Ах, почему мы все не живем в деревне? — воскликнула миссис Хилбери, вновь выглянув в окно. — Мне кажется, у тех, кто живет на природе, мысли должны быть чистые и прекрасные! Никаких тебе ужасных трущоб, ни трамваев, ни автомобилей, и люди все такие гладкие и румяные! Ты не знаешь, Шарлотта, можно ли найти поблизости маленький коттедж — для нас, ну и еще пусть там будет несколько свободных комнат, где гости могли бы переночевать? И мы сэкономим столько денег, что сможем путешествовать…

— Да, неделю-другую вам все будет здесь нравиться, не сомневаюсь, — ответила леди Отуэй. — К какому часу вам сегодня понадобится экипаж? — И она потянулась к колокольчику.

— Пусть решает Кэтрин, — сказала миссис Хилбери. — Я как раз хотела тебе сказать, Кэтрин, что, когда я проснулась сегодня утром, все в голове сложилось в ясную картинку, и будь у меня карандаш, я бы сразу написала очень-очень длинную главу. Когда поедем, я присмотрю нам домик. Среди деревьев, с садиком, пруд с утками-мандаринками, кабинет для твоего отца, кабинет для меня и отдельная гостиная для Кэтрин, потому что она будет уже замужней дамой.

Кэтрин поежилась, придвинулась к огню и стала греть руки над высокой горкой углей; ей хотелось снова поговорить о замужестве, чтобы еще послушать, что скажет об этом тетя Шарлотта: вот только как это сделать?

— Можно взглянуть на ваше обручальное кольцо, тетя Шарлотта? — спросила она.

Кэтрин взяла кольцо с зелеными камешками и крутила его в руках так и эдак, не зная, что бы еще сказать.

— Я ужасно разочаровалась, когда впервые увидела это старое, невзрачное колечко, — задумчиво произнесла леди Отуэй. — На самом деле я хотела кольцо с бриллиантами, но не могла же я сказать об этом Фрэнку! А это он купил в Симле [61] Симла — город на севере Индии, в предгорьях Гималаев. .

Кэтрин еще немного покрутила на пальце колечко и молча вернула его тетушке. Губы ее сжались в тонкую линию, она поняла, что сможет вести себя с Уильямом так, как эти женщины вели себя со своими мужьями; она будет притворяться, что ей нравятся изумруды, хотя любит бриллианты. Надев кольцо, леди Отуэй заметила, что на улице морозно — впрочем, чего еще ожидать в это время года, скажем спасибо, что хоть солнце выглядывает; и она посоветовала обеим одеться в дорогу потеплее. Тетушкины банальности, как иногда подозревала Кэтрин, призваны были заполнить тишину и имели очень мало общего с тем, о чем та в действительности думает. Но сейчас мысли леди Отуэй совпадали с ее собственными, так что Кэтрин вновь принялась за вязание и внимательно слушала, стараясь уверить себя в том, что помолвка с кем-то, кого не любишь, — это неизбежность в мире, где страсть — не более чем байка заезжего путешественника о чем-то, виденном в далеких джунглях, и никто давно в такие вещи не верит. Она старалась слушать мать, которая спрашивала, есть ли новости от Джона, и тетю, подробно рассказывающую о помолвке Хильды с офицером индийской армии, но мысли ее были далеко и блуждали по лесным тропинкам среди цветов, похожих на звезды, и по страницам, исписанным четкими математическими значками. И как только ее размышления свернули в этом направлении, замужество стало представляться ей чем-то вроде длинной и узкой арки, под которой нужно пройти, чтобы получить желаемое. В такие минуты, казалось, все ее мысли с силой устремляются в некий узкий и глубокий тоннель, а чувства окружающих становятся пугающе незначительными.

Когда две старшие дамы закончили разбирать семейные перспективы и леди Отуэй уже не без основания опасалась, что теперь невестка перейдет к вечным вопросам жизни и смерти, в комнату ворвалась Кассандра с сообщением, что карета подана.

— Почему же Эндрюс сам об этом не доложил? — недовольно заметила леди Отуэй: она всегда очень огорчалась, если слуги вели себя не так, как положено.

Когда миссис Хилбери и Кэтрин спустились в холл, одетые для прогулки, общество уже горячо обсуждало планы на остаток дня. Открывались и закрывались многочисленные двери, два или три домочадца нерешительно топтались на лестнице, то поднимаясь на пару ступенек, то спускаясь; сам сэр Френсис с «Таймс» под мышкой вышел из кабинета, недовольный шумом и сквозняком от открытой двери, и по-своему навел порядок: тех, кто не хотел ехать, выставил во двор, а тех, кто как раз собирался, загнал в комнаты. Решено было, что миссис Хилбери, Кэтрин, Родни и Генри отправятся в Линкольн с кучером, а те, кто пожелает присоединиться к экскурсии, могут ехать следом на велосипедах или на тележке, запряженной пони. Всех приезжавших в Стогдон-Хаус следовало отправлять на прогулку в Линкольн — это соответствовало представлениям миссис Отуэй о правильном развлечении гостей, которое она вычитала из модных журналов; именно так развлекались на рождественских приемах у герцогов.