Эдвард Форстер - Комната с видом на Арно

— Остановитесь! — воскликнул мистер Эмерсон. — Здесь для всех достаточно места.

Но процессия беззвучно исчезла. Вскоре голос лектора уже раздавался под сводами другой часовни — он рассказывал про жизнь святого Франциска.

— Джордж, — проговорил старший Эмерсон, — мне кажется, что священник — это викарий из Брикстона.

Джордж вышел в помещение соседней часовни, потом вернулся и покачал головой:

— Возможно. Но я не помню.

— Тогда мне лучше поговорить с ним и напомнить ему, кто я такой. Это же мистер Игер. Почему все-таки они ушли? Неужели мы говорили слишком громко? Какая досада! Я пойду и принесу наши извинения. Так будет лучше, не правда ли? И тогда он вернется.

— Он не вернется, — сказал Джордж.

Крайне расстроенный, мистер Эмерсон отправился просить прощения у преподобного Кутберта Игера. Люси была погружена в созерцание тимпана, но услышала тем не менее, как лекция на минуту прервалась и началась перепалка: взволнованно-агрессивные речи преподобного прерывались короткими обиженными репликами его противника. Джордж, который воспринимал любое затруднение как трагедию, внимательно слушал.

— У моего отца со всеми так, — сообщил он Люси. — Пытается быть добрым.

— Мы все пытаемся быть добрыми, — отозвалась она, нервно улыбнувшись.

— Это оттого, что мы думаем, будто наше желание быть добрыми улучшает нашу личность. Но мой отец добр к людям потому, что любит их. Правда, когда люди это понимают, это их оскорбляет либо пугает.

— Как это глупо с их стороны! — воскликнула Люси, хотя в глубине души разделяла точку зрения этих людей. — Если бы он был более тактичным…

— Такт! — Джордж презрительно покачал головой.

Люси поняла, что дала неправильный ответ. Она наблюдала за этим необычным созданием, расхаживавшим по часовне взад и вперед. Для человека столь юного возраста его лицо было грубоватым и даже жестким — до тех пор, пока на него не падала тень. Но в тени оно могло светиться нежностью. Люси уже видела его однажды в Риме, на постаменте одной из пилястр Сикстинской капеллы, изнемогающим под тяжестью огромной гирлянды желудей. Полный жизни, мускулистый, он тем не менее был полон скорби, словно переживал некую трагедию, разрешение которой могла принести только ночь. Это ощущение скоро прошло — Люси не могла слишком долго пребывать во власти столь неуловимых вещей. Рожденное в молчании от пока неведомых чувств, это ощущение совсем исчезло, как только вернулся Эмерсон и юная леди вновь очутилась в мире быстротечной болтовни — мире, который был ей так хорошо знаком.

— Тебе сделали выговор? — спокойно спросил сын отца.

— Но мы испортили удовольствие даже не знаю какому количеству людей, — ответил Эмерсон. — Они сюда не вернутся.

— …полный врожденного сочувствия… быстрота, с которой он усматривал добро в других людях… видение всеобщего братства людей… — Отголоски лекции о святом Франциске долетали до них через стену, разделяющую часовни.

— Но не будем портить вам удовольствие, — обратился Эмерсон к Люси. — Вы уже осмотрели этих святых?

— Да, — ответила девушка. — Они прекрасны. А не знаете ли вы, который из этих надгробных камней был воспет Рёскином?

Эмерсон не знал, но предложил попробовать догадаться самим. Джордж, к радости Люси, не последовал за ними, и они вдвоем со старшим Эмерсоном принялись расхаживать под сводами Санта-Кроче, которая, хотя и напоминала амбар, хранила множество прекрасных вещей. Им встречались попрошайки, от которых нужно было отделываться, указательные знаки, помогавшие не потеряться между колоннами. За одной из них они наткнулись на пожилую даму с собачкой, а затем — на священника, который со сдержанной улыбкой прокладывал себе путь через толпы посетителей. Но внимание мистера Эмерсона было рассеяно: он прислушивался к голосу лектора, успеху которого, как он полагал, он немало повредил, а также приглядывался к сыну.

— Что он уставился на эту фреску? — спросил он. — Я не увидел в ней ничего интересного.

— Мне нравится Джотто, — отозвалась Люси. — Не зря пишут о его пластическом мастерстве — его работы великолепны. Но мне больше нравятся младенцы Андреа делла Роббиа.

— Так и должно быть. Младенец стоит дюжины святых. Мой же младенец стоит целого рая, хотя, насколько я вижу, живет в аду.

Люси вновь почувствовала некую неуместность того, что сказал Эмерсон, и промолчала.

— Да, в аду, — повторил ее спутник. — Он несчастлив.

— О господи! — произнесла Люси.

Эмерсон, подумав, заговорил:

— И как он может быть несчастлив, когда он так молод и так силен? Разве не все ему было дано? Только подумайте, в каких условиях он был воспитан — свободным от предрассудков и невежества, которые заставляют людей ненавидеть друг друга во имя Бога. С таким образованием, которое он получил, он просто обязан быть счастливым!

Люси была плохим богословом, но и того, что она поняла, было достаточно, чтобы увидеть, что перед ней — очень глупый и очень нерелигиозный человек. Она поняла также, что маме не понравилось бы, что она говорит с таким человеком. А уж Шарлотта была бы в ярости!

— Что с ним делать? — сокрушался Эмерсон. — Он приехал в Италию, приехал развлечься, а ведет себя… ведет себя, как тот ребенок, что расшибся о надгробие. А? Что вы говорите?

Но Люси молчала. Неожиданно Эмерсон сказал:

— Только не делайте глупостей. Я не могу настаивать, чтобы вы полюбили моего мальчика, но я уверен, что вы можете попытаться понять его. Вы почти его возраста, но если дадите волю своим чувствам, то все же сохраните благоразумие. Вы могли бы мне помочь. Он так плохо знает женщин, а у вас есть время. Вы же приехали на несколько недель, не так ли? У вас в голове сумбур, насколько я могу судить по прошлому вечеру. Но позвольте себе раскрыться. Извлеките из глубин своего «я» те мысли, что вам пока непонятны, и осветите их светом солнца — так вы постигнете их смысл. Поняв Джорджа, вы поймете и саму себя. Это принесет добро и вам, и ему.

На эту в высшей степени необычную тираду Люси, увы, так и не смогла найти ответа.

— Я только знаю, в чем его проблема, но не знаю ее причин, — закончил Эмерсон.

— И в чем же? — со страхом спросила Люси, опасаясь услышать какую-нибудь душераздирающую историю.

— Старая песня, — ответил Эмерсон. — Хаос.

— Какой хаос?

— В мироздании хаос. Увы! Нет порядка в мироздании.

Люси была окончательно сбита с толку.

— Мистер Эмерсон, что вы имеете в виду?

Своим обычным голосом, так, что Люси даже не поняла, что он читает стихи, Эмерсон произнес: