Жорж Санд - Чортово болото

— Вот, господин, подарок вам от меня, — громко ответила маленькая Мари, с силой бросая ему в лицо его луидор. — Я очень вам благодарна, и я прошу вас меня предупредить, когда вы опять приедете к нам; все наши парни отлично вас встретят, у нас ведь очень любят таких буржуа, которые рассказывают свои сказки бедным девушкам! Вы увидите, как вас будут поджидать.

— Вы врунья, и у вас дурацкий язык, — сказал фермер, страшно рассердившись и подняв угрожающе свою палку. — Вы хотите, чтобы поверили в то, чего нет, но вы не выудите из меня денег: таких, как вы, все хорошо знают!

Мари в испуге отшатнулась, но Жермен схватил под уздцы лошадь фермера и с силою дернул к себе.

— Теперь все понятно, — сказал он, — и мы хорошо видим, в чем дело… На землю, приятель! на землю! и давай поговорим с тобой вдвоем!

Фермеру не хотелось впутываться в историю; он дал шпоры лошади, чтобы освободиться, и замахнулся палкой, чтобы ударить по рукам земледельца и заставить его выпустить узду, но Жермен уклонился от удара и, схватив фермера за ногу, свалил его с седла прямо в папоротник; он ударил его с силой об землю, хотя тот и поднялся на ноги и крепко защищался. Когда он подмял его под себя, он сказал ему:

— Бессердечный ты человек! Я мог бы тебя страшно исколотить, если бы только этого захотел! Но я не люблю причинять зло, и кроме того никакое наказание не исправит тебя. Однако же ты не двинешься отсюда, пока не попросишь на коленях прощения у молодой девушки.

Фермер, хорошо знавший такого рода дела, хотел обратить все это в шутку. Он утверждал, что грех не так уж велик, раз он ограничился только словами, и он соглашался попросить прощения с условием, что он поцелует молодую девушку и что потом все вместе они пойдут распить по кружке вина в ближайшем кабачке и расстанутся добрыми друзьями.

— Мне тебя жалко! — ответил ему Жермен, толкая его лицом об землю, — и я не хочу больше видеть твоей противной рожи. Ну, покрасней, если можешь, и постарайся ехать дорогой обидчиков, [1] Это дорога, которая отходит от главной улицы в начале деревни и идет вдоль нее, задами. Предполагают, что люди, боящиеся получить заслуженное ими оскорбление, идут по ней, чтобы их не видали. когда будешь проезжать мимо нас.

Он поднял его палку из падуба и, разломив ее о колено, чтобы показать силу своих рук, с презрением отбросил куски ее прочь, далеко от себя.

Затем, взяв одною рукой своего сына, а другою маленькую Мари, он отошел, весь дрожа от негодования.

Через четверть часа они проехали через пустошь, заросшую вереском. Они ехали по большой дороге, и Серка ржала на каждый знакомый предмет. Малютка-Пьер рассказывал своему отцу все, что он мог понять из того, что произошло.

— Когда мы пришли, — говорил он, — этот мужчина-вот пришел, чтобы поговорить с моей Мари, в овчарню, куда мы сейчас и пошли, чтобы посмотреть красивых баранов. Я влез в ясли там поиграть, и этот мужчина-вот меня не видал. Тогда он поздоровался с моей Мэри и поцеловал ее.

— И ты дала себя поцеловать, Мари? — сказал Жермен, весь дрожа от гнева.

— Я подумала, что это учтивость, местный обычай относительно новоприбывших, как у нас бабушка целует молодых девушек, поступающих к ней служить, чтобы показать, что она их принимает и будет им, как мать.

— И затем, — продолжал Малютка-Пьер, гордясь тем, что он может рассказать целое происшествие, — этот мужчина-вот сказал тебе что-то плохое, что ты мне наказала никогда не повторять и не помнить: и я позабыл это очень скоро. Однако, если отец хочет, чтобы я ему сказал, что это было…

— Нет, мой Пьер, я не хочу этого слышать, и хочу, чтобы ты этого никогда не вспоминал.

— В таком случае, я это забуду опять, — возразил ребенок. — И затем этот мужчина-вот будто как рассердился, потому что Мари ему говорила, что она уйдет. Он ей сказал, что даст ей все, чего она захочет: сто франков! И моя Мари тоже рассердилась. Тогда он пошел на нее, точно хотел ей сделать зло. Я испугался и бросился с криком к Мари. Тогда этот мужчина-вот сказал так: «Это что такое? Откуда выскочил этот ребенок? Выбросьте мне это отсюда вон». И он поднял палку, чтобы меня бить. Но моя Мари помешала ему и сказала так: «Мы поговорим позднее, господин; а теперь мне нужно отвести ребенка в Фурш, и потом я возвращусь». И тотчас, как он вышел из овчарни, моя Мари сказала мне так: «Убежим, мой Пьер, уйдем отсюда как можно скорее, это злой человек, и он может нам сделать только плохое». Тогда мы прошли позади риг, перешли через маленький луг и пошли, чтобы отыскать тебя в Фурше. Но тебя не было, и нам не позволили тебя ждать. И тогда этот мужчина-вот на своей вороной лошади поехал за вами, и мы побежали дальше, и потом мы спрятались в лесу. И потом он тоже туда приехал, и когда мы слышали, что он едет, мы прятались от него. И потом, когда он проезжал, мы опять бежали, чтобы вернуться к нам домой; и потом, наконец, ты приехал и нашел нас; вот как все это случилось. Правда, моя Мари, я ничего не забыл?

— Нет, мой Пьер, и все это правда. А теперь, Жермен, вы должны быть у меня свидетелем и сказать всем у нас, что я не осталась там не потому, что у меня не хватило мужества и желания работать.

— А тебя, Мари, — сказал Жермен, я попрошу спросить у самой себя, чересчур ли стар мужчина двадцати восьми лет, когда нужно защитить женщину и наказать наглеца. Я хотел бы знать, не был ли бы Бастиан или другой какой-нибудь хорошенький мальчик, на десять лет моложе меня, раздавлен этим мужчиной-вот, как называет его маленький Пьер? Как ты об этом думаешь?

— Я думаю, Жермен, что вы мне оказали большую услугу и что я буду вам благодарна за это всю мою жизнь.

— И это все?

— Мой маленький папочка, — сказал ребенок. — Я еще и не подумал сказать маленькой Мари то, что тебе обещал. У меня не было времени, но я скажу это ей дома и скажу также моей бабушке.

Это обещание, сделанное его ребенком, заставило Жермена призадуматься. Теперь наступило время объяснения с родителями, и нужно было сказать им, чем не понравилась ему вдова Герен, но помолчать пока о том, какие другие мысли настроили его на такую проницательность и строгость. Когда бываешь счастлив и горд, нетрудным кажется и других заставить принять твое счастье; но когда с одной стороны тебя отталкивают, а с другой порицают, положение не очень-то приятное.

По счастию, маленький Пьер спал, когда они вернулись, и Жермен положил его, не разбудив, на его постель. Затем он начал давать все объяснения, какие только мог дать. Старик Морис сидел на своем табурете у входа в дом и слушал его серьезно, и хотя он и был недоволен результатом этого путешествия, однако когда Жермен рассказал ему о системе кокетства вдовы и спросил у старика, имеет ли он, Жермен, достаточно времени, чтобы проводить пятьдесят два воскресенья в году у вдовы, ухаживая за ней, с риском быть все же отвергнутым в конце года, — тесть отвечал, кивнув головой в знак согласия: «Ты был прав, Жермен, этого нельзя было делать». И затем, когда Жермен рассказал, каким образом он был принужден привезти назад маленькую Мари, чтобы избавить ее от оскорблений, а может быть и от насилий недостойного хозяина, старик Морис опять наклонил свою голову в знак согласия и сказал: «Ты прав, Жермен, так должно было поступить».