Хосе Ортега-и-Гассет - Анатомия рассеянной души. Древо познания

Роман Пио Барохи «Древо познания» и написанная по свежим следам после его выхода в свет работа Хосе Ортеги-и-Гассета «Пио Бароха: Анатомия рассеянной души» как нельзя лучше подходят для серии «Rare Texte». Роман одного из крупнейших испанских писателей двадцатого века [1] Произведения Пио Барохи переведены на многие языки мира: английский, французский, итальянский, немецкий, голландский, фламандский, польский, сербохорватский, чешский, норвежский, шведский, португальский, японский. Позже всех, по данным 1987 года, как ни странно, этнического баска Пио Бароху перевели на баскский язык. Впрочем, не стоит удивляться: этот язык всерьез стал письменным лишь в середине двадцатого века. , появившийся в русском переводе почти одновременно с оригиналом, с того самого 1912 года так ни разу и не переиздавался. А эта, фактически первая, книга Ортеги отдельным изданием вообще никогда не выходила. Однако, отвлеченно говоря, для России любое произведение Ортеги — это редкий текст, и, только исходя из соображений серийного соответствия, опубликовать в 2007 году рукопись 1912 года, — которая и в Испании-то в цельном виде была опубликована (в составе сборника других произведений философа) лишь через несколько десятилетий после смерти автора, — наверное, выглядело бы предприятием недостаточно мотивированным. Ведь и полностью завершенных, подготовленных самим автором к печати и опубликованных, но не переведенных на русский язык и соответственно не издававшихся в России произведений Ортеги-и-Гассета, — пожалуй, самого известного в мире испанского философа, — предостаточно: только переводи [2] Правда, перевод произведений Ортеги дело совсем не простое: к традиционным сложностям перевода философских текстов добавляются специфические особенности ортегианского языка, местами текст стилистически явно тяготеет к художественной прозе. Тот, кто первым берется переводить тексты Ортеги, заведомо рискует. По этой причине даже переведенные на русский язык работы философа заслуживают повторного перевода в интересах аутентичности понимания, хотя бы относительной. и издавай. А некоторые отрывки текстов из хранящейся в архиве Ортеги-и-Гассета рукописи «Анатомии рассеянной души» [3] Первая страница которой приводится на переплете данной книги. к тому же как раз уже были опубликованы в переводе на русский язык [4] Вторая часть работы о Барохе впоследствии оказалась одной из ключевых частей в первой опубликованной книге Ортеги «Размышления о Дон Кихоте» (1914). . Так по какой же причине мы предпочли остановиться именно на этом, малоизвестном даже профессиональным филологам и философам труде, написанном почти сто лет тому назад? [5] Тем более, что сам Ортега не пожелал ни опубликовать его в таком виде, ни завершить, а значит замысел показался ему недовоплощенным. Вторая часть работы о Барохе впоследствии оказалась одной из ключевых частей в первой книге Ортеги «Размышления о Дон Кихоте». Так что в неопубликованной как цельный труд работе о Барохе мы имеем возможность наблюдать зарождение ключевых мыслей философа. Причина крайне простая, хотя и достаточно субъективная: мы считаем этот, возможно и принципиально неоконченный труд, не только ключевым текстом для понимания становления Ортеги как философа, но и одним из немногих дошедших до нас адекватных свидетельств представителей того рокового поколения, которое стояло перед лицом надвигающегося перелома времен накануне Первой мировой войны, наглядно продемонстрировавшей конец масштабного исторического этапа. Не просто этапа. Никогда еще за всю известную нам историю цивилизации ни один ее временной отрезок так разительно не отличался от предыдущего, как окончательно начатый именно в четырнадцатом году [6] Типологически основания двадцатого века ученые находят между 1880 и 1914 годом. Последний как раз чаще всего и рассматривается как настоящее начало века. См. об этом, например: Jacques Barzum. Del amanecer a la decadencia. 500 años de vida cultural en Occidente. (De 1500 a nuestros días). Madrid, 2001. — P. 947. век двадцатый — от всего того, что ему предшествовало. Резкое ускорение темпов движения времени, которое было осмыслено или, по крайней мере, зафиксировано многими авторами лишь после того, как под колесами этого ускоренного движения погибли едва ли не сотни миллионов, философ почувствовал уже тогда, к двенадцатому году.

Ортеге-и-Гассету оказалось достаточно расчленить философским скальпелем одно единственное произведение Пио Барохи, чтобы поставить диагноз целой эпохе. Правда, уже название у этого произведения предельно символическое — «Древо познания», и, анализируя этот роман, Ортега вольно или невольно анализирует всю прошедшую под знаком демонстративного познания историческую эпоху. Но об этом позже.

Для начала Ортега-и-Гассет — безжалостный анатом Пио Барохи как исторического явления. Анатом и терапевт: проведя вивисекцию, Ортега поставил и ему точный (литературоведческий и психологический) диагноз: «имея дело с Пио Барохой, мы не сможем остановиться ни на чем. Это такой организм, весь интерес и своеобразие которого собственно в беспорядке и состоит. Бароха — это и то, и другое, но это ни то, и ни другое. Его сущность — в его распыленности, отсутствие единства заложено в глубине его натуры. Этот человек, которому так много дано, есть, строго говоря, просто нагромождение различных духовных вещей» (40 [7] Здесь и далее цифры в скобках указывают на страницы данного издания. ). Конечно, обнародовать такой диагноз, так сказать, при живом пациенте было не совсем корректно даже из чисто этических соображений (если Хосе Ортега и не был личным другом Пио Барохи, то во всяком случае относился к нему с симпатией), но не только поэтому, а еще и исходя из социально-профессионального статуса обоих.

Хосе Ортега-и-Гассет — все-таки не литературовед и не искусствовед, хотя его литературоведческие и искусствоведческие изыскания обычно бывают глубже, чем самая скрупулезная работа специалистов-ученых. Просто Ортега не стремится полностью проанализировать произведение, что конечно, является минусом для специализированного исследования, но зато никогда не ограничивается его анализом (то есть не ограничивается ни только анализом, ни анализом только этого произведения). Автор — сколь бы сам по себе значителен он ни был — для Ортеги всегда является всего лишь поводом (пусть подчас и очень серьезным) для разговора о вещах еще более значительных.