Жорж Санд - Франсуа-Подкидыш

— Не обращайте на меня внимания, барышня, — ответил ей под конец Франсуа, — я чересчур рад, что нахожусь здесь, и совсем не имею желания ни пить, ни есть.

— Ну, теперь, — сказал он Катерине, когда стол был прибран — покажи-ка мне немного мельницу и дом. Мне показалось все это сильно запущенным, и мне нужно поговорить с тобой.

И когда они вышли наружу, он стал расспрашивать ее о состоянии дел, как человек, который понимает в этом толк и хочет все знать.

— Ах, Франсуа, — сказала Катерина, начиная плакать, — все идет донельзя плохо, и, если никто не поможет моей бедной хозяйке, эта злая женщина выкинет ее отсюда вон и разорит ее на одних тяжбах.

— Не плачь, мне трудно тебя слушать, — сказал Франсуа, — и постарайся все хорошенько мне объяснить. Какая злая женщина? Севера?

— Ну, конечно, она! Ей не довольно, что она разорила нашего покойного хозяина. Она теперь хочет завладеть всем, что после него осталось. Она затеяла пятьдесят дел и говорит, что Кадэ Бланшэ оставил ей векселя, и что если она заставит продать все, что осталось, то и тогда этого не хватит, чтобы ей выплатить. Каждый день она присылает к нам судебных приставов, и издержки очень уже велики. Наша хозяйка, чтобы удовлетворить ее, уже заплатила, что могла, но все это так беспокоит ее после усталости от болезни мужа, что просто боюсь, как бы она не умерла. Если все пойдет так и дальше, мы очень скоро будем без хлеба и без дров. Работник от нас ушел: ему задолжали за целых два года и не могли с ним расплатиться. Мельница стоит, и, если так продолжится, мы растеряем всех наших помольщиков. Уже захватили и лошадь, и урожай, и тоже продадут; хотят срубить все деревья. Ах, Франсуа, прямо одно отчаяние!

И она вновь стала плакать.

— А ты, Катерина? — сказал ей Франсуа, — тебе тоже задолжали? Твое-то жалованье тебе платят?

— Мне, задолжали! — завопила Катерина; голос ее из жалобного стал похож на рев быка. — Да никогда! Никогда! Заплачено ли мне жалование или нет, это никого не касается.

— В добрый час, Катерина, это хорошо сказано! — промолвил Франсуа. — Продолжай хорошенько ухаживать за своею хозяйкой и не беспокойся об остальном. Я заработал немного у своих хозяев и принес с собою довольно, чтобы спасти лошадей, урожай и деревья. Что же касается мельницы, то я скажу ей два словечка, и если она порасстроилась, мне не нужно мастера, чтобы она у меня заплясала. Пусть Жани, который проворен, как бабочка, побежит сейчас же, до вечера, а также завтра с самого утра, и оповестит всех, что мельница кричит, как десять тысяч дьяволов, и мельник ждет зерна.

— А врача для нашей хозяйки?

— Я подумал и об этом; но я хочу еще поглядеть на нее сегодня до ночи, чтобы решиться. Видишь ли, Катерина, по-моему врачи очень кстати, когда они необходимы больному; но когда болезнь не очень сильна, от нее лучше избавляешься с помощью божьей, чем от их лекарств. Не говоря уже о том, что лицо врача, исцеляющее богатых, часто убивает бедных. То, что радует и забавляет довольство, пугает тех, кто видит эти лица только в минуты опасности, и это все в них переворачивает. У меня сидит в голове, что мадам Бланшэ скоро поправится, когда увидит, что ей помогают в ее делах. Но, прежде чем мы кончим этот разговор, скажи мне, Катерина, еще одно: я жду от тебя правдивого слова, и ты не должна стесняться сказать мне правду. Все это останется между нами, и если ты меня помнишь, а я не изменился, ты должна знать, что сердце подкидыша хорошо сохраняет тайну.

— Да, да, я знаю это, — сказала Катерина, — но зачем ты себя считаешь подкидышем? Тебя не будут больше так называть, так как это к тебе не подходит, Франсуа.

— Не обращай на это внимания. Я всегда буду тем, что я есть, и мне это безразлично. Скажи мне, что ты думаешь о твоей молодой хозяйке, Мариете Бланшэ?

— Ах, вот что! Она хорошенькая девушка. Не пришло ли вам в голову на ней жениться? У нее есть кое-что; ее брат не мог коснуться до ее имущества, так как это имущество несовершеннолетней, и если только вы не получили наследства, господин Франсуа…

— Подкидыши не получают наследства, — сказал Франсуа, — а что касается женитьбы, мне столько же времени думать об этом, как каштану в печи. Я хочу знать от тебя, лучше ли эта девушка, чем ее покойный брат, и принесет ли она Мадлене радость или, наоборот, неприятности, оставаясь у нее в доме?

— Вот на это, — сказала Катерина, — один бог мог бы вам ответить, но не я. До сего времени в ней не было хитрости, да и вообще ничего сколько-нибудь серьезного. Она любит наряды, уборы с кружевами и танцы. Мадлена ее так балует и так хорошо с ней обращается, что она не имела повода показать, есть ли у нее зубы. Она еще никогда не страдала, и мы не можем сказать, что из нее выйдет.

— Очень ли она любила своего брата?

— Да так себе, разве только когда он водил ее по вечеринкам, а наша хозяйка ему выговаривала, что нельзя водить приличную девушку в общество Северы. Тогда девчурка, у которой одни удовольствия в голове, ласкалась к брату и дулась на Мадлену, которой приходилось уступать. И, таким образом, Мариета не настолько враждебна к Севере, как мне этого хотелось бы. Но нельзя сказать, чтобы она была нелюбезна и плохо обходилась со своею невесткой.

— Этого достаточно, Катерина, я не спрашиваю тебя больше ни о чем. Но я запрещаю тебе говорить молодой девушке об этом нашем разговоре.

Все то, что обещал Франсуа Катерине, он сделал очень хорошо. Уже с вечера, благодаря проворству Жани, привезли зерно, и мельница была приведена в порядок; сломали и растопили лед вокруг колеса, подмазали машину, починили деревянные куски там, где была поломка. Славный Франсуа проработал до двух часов ночи, а в четыре он уже был на ногах. Он тихонько вошел в комнату Мадлены и, найдя там добрую Катерину, которая бодрствовала, спросил ее о больной. Она хорошо спала, утешенная приходом своего дорогого слуги и тою помощью, которую он с собою принес. И, так как Катерина отказывалась оставить свою хозяйку, пока не встанет Мариета, Франсуа спросил ее, в котором часу поднималась красотка из Кормуэ.

— Да не раньше, как рассветет, — сказала Катерина.

— Значит, тебе придется ее ждать больше двух часов, и ты совсем не будешь спать?

— Я сплю немного днем на моем стуле или прикурну на гумне, на соломе, когда задаю коровам корм.

— Так теперь ты пойдешь спать, — сказал Франсуа, — а я подожду барышню и покажу ей, что есть люди, которые ложатся попозднее и встают пораньше. Я пока рассмотрю бумаги покойного и те, которые принесли судебные пристава после смерти. Где они?

— Тут, в сундуке Мадлены, — сказала Катерина. — Я сейчас зажгу вам лампу, Франсуа. Ну, в добрый час и постарайтесь вывести нас из затруднения, раз вы разбираетесь во всех этих писаниях.