Жорж Санд - Деревенские повести

Когда он улегся спать, а служанка убирала комнату, Мадлена вышла и сделала знак Франсуа итти вместе с ней. Она опустилась по лугу и дошла до источника. Тут, взяв себя в руки, она сказала ему:

— Дитя мое, несчастие над тобой и надо мной, господь посылает нам жестокий удар. Ты видишь, как я страдаю из-за любви к тебе, постарайся быть более сильным, ведь если ты меня не поддержишь, я не знаю, что со мной будет.

Франсуа не догадался ни о чем, однако же предположил тотчас же, что зло исходило от мосье Бланшэ.

— Что вы мне говорите! — сказал он Мадлене, целуя ее руки, будто она была его матерью. — Как можете вы думать, что у меня не хватит сил вас утешить и поддержать? Разве я не ваш слуга, пока только буду существовать на земле? Разве я не ваш сын, который будет работать для вас и у которого теперь достаточно сил, чтобы не дать вам нуждаться? Предоставьте мосье Бланшэ поступать так, как ему нравится. Я буду вас кормить, одевать вас и нашего Жани. Если нужно вас покинуть на время, я пойду и наймусь, конечно, где-нибудь поблизости, чтобы встречаться с вами каждый день и проводить с вами воскресенье. Я теперь достаточно силен, чтобы пахать и зарабатывать деньги, которые вам нужны. Вы так благоразумны, и вам нужно так мало! Ну, что же! вы не будете себя больше так лишать из-за других, и вам будет полегче. Полно, полно, мадам Бланшэ, дорогая моя мать, успокойтесь и не плачьте больше; ведь если вы будете плакать, я думаю, что умру от горя.

Мадлена увидела, что он сам не догадывается и что нужно все ему сказать, положилась на бога и решилась причинить ему это большое горе; она к тому была вынуждена.

— Полно, полно, Франсуа, сын мой, — сказала она ему, — дело не в том. Мой муж еще не разорился, насколько я могу знать состояние его дел; и если бы дело шло только о лишениях, ты бы не видел меня в такой печали. Тот не боится нищеты, кто чувствует себя достаточно сильным для работы. Если уж нужно сказать, чем болеет мое сердце, так узнай же, что мосье Бланшэ рассердился на тебя и не хочет тебя больше терпеть в своем доме.

— А, так вот что! — сказал Франсуа, вставая. — Пусть же он меня убьет сразу, все равно я не смогу жить после такого удара. Да, да, пусть он прикончит меня, ведь я давно уже ему мешаю, и он хочет моей смерти, я это хорошо знаю. Ну, а где же он? Я хочу пойти к нему и сказать: «Объясните мне, за что вы меня прогоняете? Может быть я найду, что ответить на ваши злые обвинения. А если вы продолжаете упорствовать, скажите, для того чтобы… для того чтобы…» Я сам не знаю, что говорю, Мадлена, правда, совсем не знаю; я себя больше не чувствую и ничего ясно не вижу; у меня холодеет сердце, и голова моя кружится; наверное, я помру или сойду с ума.

И бедный подкидыш бросился на землю и стал ударять свою голову кулаками, как в тот день, когда Забелла хотела отвести его в приют.

Увидав это, Мадлена вновь обрела свое мужество. Она взяла его за руки и сильно их потрясла, чем его и принудила выслушать ее:

— Если у вас так мало воли и покорности, как у малого ребенка, — сказала она ему, — вы не заслуживаете моей привязанности, и мне будет стыдно, что я воспитала вас как своего сына. Встаньте. Ведь вы уже взрослый мужчина, а не подобает так мужчине кататься по земле, как вы это делаете. Поймите меня, Франсуа, и скажите, любите ли вы меня достаточно, чтобы побороть свое горе и прожить некоторое время, не видев меня. Видишь ли, дитя мое, это из-за моего спокойствия и из-за моей чести, так как иначе муж мой заставит меня страдать и унизит меня. И ты должен меня покинуть сегодня из-за своей любви ко мне, как я тебя держала у себя до этой минуты тоже из-за моей любви к тебе. Ведь любовь доказывается различными способами смотря по времени и обстоятельствам. И ты должен покинуть меня тотчас же, так как, чтобы помешать господину Бланшэ совершить безумный поступок, я обещала ему, что тебя не будет уже завтра утром. Завтра Иванов день, и ты должен пойти наниматься, и не очень близко отсюда, потому что, если мы часто будем видеться, это усилит подозрения Бланшэ.

— Но каковы же эти подозрения, Мадлена? На что он жалуется? И что плохого я делал? Он, может быть, до сих пор думает, что я причиняю убыток тем, что тут живу. Но ведь это невозможно, раз я теперь сам принадлежу к дому! Я ем только, чтобы утолить голод, и не беру себе лишней крошки. Может, он думает, что я беру у вас свое жалованье, и оно чересчур велико? Так что же! позвольте мне сделать так, как я думаю, и пойти объяснить ему, что, со смерти моей бедной матери Забеллы, я не хотел принять от вас ни одного экю; — или, если вы не хотите, чтобы я сказал ему это… Да и действительно, если он это узнает, он захочет, чтобы вы вернули ему всю сумму невзятого мною вознаграждения, которую вы употребили на благотворительные дела, — тогда я предложу ему делать так впредь. Я скажу ему, что останусь служить вам даром. Таким образом, он не найдет меня убыточным и будет терпеть меня в вашем доме.

— Нет, нет, Франсуа, — быстро возразила Мадлена, — это невозможно; если бы ты сказал ему подобную вещь, он впал бы в такой гнев против нас с тобой, что это повлекло бы за собою всякие несчастия.

— Но почему же? — спросил Франсуа, — в чем же дело? Значит, он делает это только из удовольствия причинить нам горе?

— Не спрашивай, дитя мое, о причине его злобы против тебя; я не могу тебе этого сказать. Мне было бы чересчур стыдно за него, и лучше было бы для всех нас, чтобы ты и не пробовал себе этого представить. Я могу тебе только еще подтвердить, что твой долг относительно меня — уйти отсюда. Ты уже большой и сильный и можешь обойтись без меня; и ты лучше даже будешь зарабатывать себе на жизнь в другом месте, раз ты ничего не хочешь получать от меня. Все дети покидают свою мать, чтобы итти работать, и многие уходят далеко. Стало быть, ты сделаешь, как другие, я же буду от этого горевать, как все матери; я буду плакать, буду думать о тебе и молиться богу утром и вечером, чтобы он предостерег тебя от зла…

— Да! И вы возьмете другого слугу, который плохо будет вам служить, не будет заботиться о вашем сыне и стеречь ваше добро, он будет, может быть, вас ненавидеть, потому что господин Бланшэ прикажет ему не слушаться вас, и он будет доносить ему обо всем добром, что вы делаете, переводя это на плохое. И вы будете несчастны; а меня уж не будет здесь, чтобы вас защитить и утешить! Ах! вы думаете, что у меня нет мужества, раз я так огорчен. Вам кажется, что я думаю только о себе, и вы говорите, что мне будет выгодно на другом месте! А я совсем не думаю о себе во всем этом. Не все ли мне равно — выиграть или потерять. Я даже не спрашиваю себя, как справлюсь со своим горем. Вуду ли я жив или умру от него, это как богу будет угодно, и это для меня не важно, раз мне мешают употребить мою жизнь для вас. Но что меня удручает и чему я не могу подчиниться, это то, что я вижу, как надвигаются ваши беды. Вы будете растоптаны в свою очередь, и если меня убирают с дороги, это для того, чтобы лучше наступить на ваши права.