Джон Стейнбек - Великие горы

Стоял знойный летний день, и маленький Джоди, истомившись от жары, оглядывал ранчо — чем бы заняться? Он уже побывал в конюшне, пошвырял камнями в ласточкины гнезда под свесами крыши, пока из каждого такого куличика не посыпалась подстилка, солома и грязные перья. В доме он зарядил крысоловку куском прогорклого сыра и поставил туда, где в нее обязательно сунется Бой — беззлобная здоровенная псина. Не то чтобы в Джоди вдруг проснулся злодей, просто он уже не знал, как спастись от жары да скуки. Бой и вправду сунул свой глупый нос в крысоловку, здорово его прищемил и, взвыв от боли, захромал прочь с окровавленными ноздрями. Чуть что, Бой сразу начинал хромать. Уж такой был пес. Когда-то в молодости он попал в капкан для койотов и с тех пор хромал, даже если его просто бранили.

Когда Бой заскулил, мать Джоди крикнула из дому:

— Джоди! Перестань мучить пса, займись чем-нибудь!

Джоди стало стыдно, и он запустил в Боя камнем. Потом взял с крыльца рогатку и пошел к живой изгороди: вдруг удастся подстрелить птицу? Рогатка была что надо, резинка плотная, из магазина, но Джоди, хоть и стрелял по птицам частенько, ни разу ни в одну не попал. Он прошел через огород, вздымая пыль босыми пальцами ног. По пути ему попался отличный камень для рогатки, круглый, чуть уплощенный и в меру тяжелый — полетит как пуля. Зарядив оружие — положив камень на кожаную заплатку, что была вшита в резинку, — Джоди пошел к живой изгороди. Глаза его сузились, язык напряженно облизывал губы, впервые за день Джоди на чем-то сосредоточился. В тени полыни трудились пташки, шебаршили среди листвы, такие неугомонные: отлетят на несколько футов — и назад, снова давай шебаршить. Оттянув резинку, Джоди стал осторожно подкрадываться. Один маленький дрозд застыл на месте, посмотрел на Джоди и нахохлился, готовый взлететь. Джоди бочком, мелкими шажками, подбирался ближе. Когда до дрозда осталось футов двадцать, он, стараясь не делать резких движений, поднял рогатку и прицелился. Камень со свистом рассек воздух; дрозд встрепенулся, взлетел — и снаряд настиг его. Птичка с разбитой головой упала на землю. Джоди подбежал и поднял ее.

— Попалась, — пробормотал он.

Мертвая, птичка как-то съежилась, стала меньше. От стыда за содеянное у Джоди кольнуло в желудке, он достал перочинный ножик и отрезал птичке голову. Потом выпотрошил ее, отрезал крылья; и наконец выбросил все в кусты. Его не мучила совесть из-за птички, ее жизни, смущало другое: он знал, что бы сказали взрослые, увидь они, как он убивает птицу. А их мнением о себе он дорожил. Лучше быстрее забыть эту историю и никогда о ней не вспоминать.

В предгорьях в это время года стояла сушь, и трава пожелтела, но возле круглого корыта, в которое по трубе стекала ключевая вода, трава была ярко-зеленая сочная, густая и влажная — вода переливалась через край. Джоди попил из мшистого корыта, смыл холодной водой птичью кровь с рук. Потом лег в траву на спину и стал разглядывать пухлые лепешки летних облаков. Он закрыл один глаз, и перспектива сразу исказилась — облака так надвинулись на него, что их можно было погладить. Он помог слабенькому ветерку подтолкнуть их по небу; кажется, с его помощью они поплыли быстрее. Одно вздутое белое облако он помог отогнать до самых гор, прижал его как следует и оно исчезло за вершинами. Интересно, что ему там открылось? Джоди сел, чтобы лучше видеть большие горы, ту их часть, где они наслаиваются одна на другую, темнеют, наливаются неведомой силой — и кончаются за одним ребристым кряжем, высоко на западе. Загадочные, таинственные горы; ведь он почти ничего о них не знает.

— А что на той стороне? — как-то спросил он отца.

— Тоже горы, наверное. А что?

— А за теми горами?

— Тоже горы. А что?

— Только горы, горы и больше ничего?

— Ну, почему. В конце концов доберешься до океана.

— А в самих-то горах что?

— Утесы да заросли, скалы да сушь.

— Ты там бывал?

— Нет.

— А кто-нибудь?

— Кое-кто, наверное, бывал. Опасно там — утесы и все такое. Да что, я где-то читал, в горах графства Монтерей неисследованных краев больше, чем во всех Соединенных Штатах. — Казалось, отец этим гордится.

— А потом — океан?

— Потом океан.

— А между горами и океаном? — настаивал мальчик. Никто не знает?

— Кое-кто, наверное, знает. Только ведь разжиться там нечем. Даже воды кот наплакал. Одни скалы, утесы да непролазные чащи. А что?

— Сходить бы туда.

— Зачем? Там ничего нет.

Но Джоди знал — что-то все же есть, что-то чудесное, раз об этом не знает никто, что-то таинственное, неведомое. Джоди верил в это всей душой. Однажды он спросил у мамы:

— А что там, в больших горах, знаешь?

Она посмотрела на него, перевела взгляд на ощерившийся горный хребет и сказала:

— Наверное, только медведь.

— Какой медведь?

— Который пошел в горы на природу посмотреть.

Спрашивал Джоди и Билли Бака, что работал у них на ферме: может, в горах затерялись какие-то древние города? Но Билли был того же мнения, что и отец.

— Вряд ли, — сказал он. — Ведь есть там нечего, раздолье разве что для камнеедов.

Никаких других сведений о горах у Джоди не было, и оттого они были ему дороги, внушали благоговейный страх. Он часто думал о горных кряжах, что тянутся миля за милей, а потом — море. Утром вершины гор озарялись розовым светом и будто приглашали его — иди к нам; а вечером, когда солнце скрывалось за неровной кромкой и горы багровели, будто с отчаяния, Джоди их боялся; они становились какими-то безликими, отчужденными, в самой их невозмутимости таилась угроза.

Джоди повернулся к востоку — там тоже были горы, Габиланы, и эти горы были веселые, в складках холмов гнездились ранчо, на гребнях росли сосны. Там жили люди, в свое время на склонах этих холмов шли бои с мексиканцами. На мгновение он оглянулся на Великие горы и даже поежился — вот это разница. Лощина у основания холма, в которой лежало их ранчо, освещалась солнцем, радовала глаз. Дом сиял белизной, а от коричневой конюшни исходило тепло. На дальнем холме, потихоньку передвигаясь к северу, паслись рыжие коровы. Вписывался в общую картину и радовал глаз даже темный кипарис возле барака. В пыли, словно танцуя быстрый вальс, копошились цыплята.

Внимание Джоди привлекла движущаяся фигура. По дороге из Салинаса медленно шел человек, он спускался к их дому. Джоди поднялся и тоже зашагал вниз, в сторону дома — если кто-то идет к ним, как же такое пропустить? Когда мальчик был уже на месте, человек — худощавый, спину держит прямо — прошел лишь полпути. Джоди понял, что он немолод, только по одному признаку — уж слишком отрывисто ударяли землю его каблуки.