Александр Дюма - Кавказ

Батум — теперь самый южный русский порт на Черном море.

Мы должны были остановиться в двенадцать часов в Батуме, чтобы принять пассажиров и груз; вот почему мы достигли Трапезунда только через тридцать шесть часов плавания, тогда как если б мы плыли по прямому направлению, можно было прибыть за пятнадцать — восемнадцать часов.

С наступлением ночи все невысокие селения сглаживались и исчезали в сероватом горизонте; но еще долго после того, как уже ничего не было видно кругом, серебряные вершины двойной Кавказской цепи еще блестели в небе, подобно окаменелым облакам.

Взглянув мельком на город или, точнее, на деревню Батум, которую Муане впрочем зарисовал, я провел весь день в каюте капитана за работой.

В восемь часов вечера пароход тронулся. К рассвету, как уверял капитан, мы должны были стать на рейде Трапезунда.

С рассветом я вышел на палубу: я почти не спал в эту ночь, несмотря на великолепное постельное белье и мягкие матрасы.

Дело в том, что французские пароходы в субботу обычно уходят из Трапезунда, а русский пароход, по пути в Поти задержавшийся на один день из-за дурной погоды у крымских берегов, должен был прибыть только в воскресенье.

Заметив мою тревогу, капитан успокоил меня. Глазом опытного моряка он разглядел, что на Трапезундском рейде находится французский пароход и был почти уверен, что это — «Сюлли». И он не ошибся — час спустя мы проходили мимо «Сюлли». На вопрос с палубы «Великого князя Константина»:

— Когда сниметесь с якоря? — голос французского подшкипера ответил:

— Сегодня вечером, в четыре часа.

Действительно, вечером, в урочный час, простившись с капитаном и погрузив с трудом наш увесистый багаж на борт «Сюлли», мы поплыли в Константинополь, а до него должны были еще зайти в Самсунский, Синопский и Инебольский порты.

В канун окончательного переселения на «Сюлли» я пришел узнать, когда он отправится и какие цены на места до Марселя.

Я довольно дурно был принят подшкипером, который заявил, что на эти вопросы отвечает администрация, и что он, поэтому, советует мне сойти за справками на берег.

Я обернулся к Муане:

— Что-то пока не видно, сказал я ему, — что мы вступили на территорию прекрасной страны, именуемой Францией.

Однако я был несправедлив, подшкипер принял меня за русского генерала, а Муане — за моего адъютанта. К этому убеждению он пришел из-за двух-трех итальянских фраз, которыми я обменялся с сопровождавшим меня лоцманом русского парохода «Великий князь Константин», и нескольких грузинских слов, обращенных к Григорию.

— Ну и полиглоты же эти русские! — сказал он, когда я повернулся к нему спиной. — Вот еще один, объясняющийся по французски как француз.

Я не слыхал комплиментов и поэтому не мог оправиться от тяжелого чувства, что я, только что совершивший путешествие, во время которого люди чужих наций оказывали мне самое душевное гостеприимство, был дурно принят только потому, что я француз — да еще на отечественном судне!

Впрочем, ничего не оставалось делать, как последовать указанию подшкипера «Сюлли».

Я воспользовался лодкой, которую капитан русского парохода любезно предоставил в мое распоряжение, чтобы отправиться на берег. Таким образом я посетил Трапезунд против моей воли, ибо он не входил в план только что завершенного путешествия.

Слегка штормило, и поэтому мы с большим трудом достигли берега. Во время высадки на берег нас обдало волной от головы до ног. Отряхнувшись, мы одолели крутой подъем, ведущий от порта в город, и после нескольких поворотов по улицам, типа тех, какие мы видели в Дербенте и Баку, прибыли во Французское пароходное агентство.

Встретил меня прелюбезный человек, г-н Бодуи, оказавший мне прием не только как соотечественнику, но и как другу. Он сделал все одолжения, на какие только был способен, и, сверх того, отрекомендовал командиру парохода «Сюлли» капитану Дагерру. Прием капитана был совершенно противоположен тому, каким ошарашил меня подшкипер.

По его совету я отпустил лодку русского капитана, так как г-н Дагерр сам взялся доставить меня на пароход.

— А вы, кстати, — произнес он, — видели своих спутников?

— Едва я ступил на ваш пароход, капитан, как…

И я рассказал, как меня приняли на борту «Сюлли». Он покачал головой.

— Тут что-то не так, — сказал он. — Лука несколько суровый и диковатый бретонец; однако чтоб он был невежлив с таким человеком, как вы… непостижимо. Впрочем, все это выяснится по прибытии на пароход.

— Но вы, капитан, сказали что-то насчет моих будущих попутчиков, мне не терпится с ними познакомиться.

— Вы возвращаетесь с Кавказа?

— Да.

— В таком случае, вы не познакомитесь, а только продолжите знакомство.

— Прекрасно, стало быть, на вашем пароходе есть грузины? Армяне? Имеретины?

— Куда там, — триста самых чистокровных кабардинцев.

— Они отправляются в Константинополь?

— Именно.

— Стало быть, они эмигранты?

— О, нет, просто — спекуляция.

Я взглянул на капитана.

— О, господи, — произнес он, — ведь ясно ж, как день, что они едут продавать на рынке своих жен и детей.

Я прервал его:

— И вы, капитан, содействуете этой гнусной сделке?

— Что поделаешь! У них все в ажуре, придраться не к чему. У каждого выправлен паспорт. Женщины, думая, что они выйдут замуж за пашей или попадут в гарем султана, вполне довольны предстоящей участью. Черт возьми! Обратись они к нам за покровительством, мы бы вмешались, но они-то молчат!

— В таком случае вы правы, капитан, — я попал и впрямь вовремя. Когда же мы возвратимся на пароход?

— Когда изволите, — сказал г-н Бодуи, — вот ваши документы.

Через час мы были на пароходе.

— Ну? — спросил я капитана, оглядываясь по сторонам: — Где же ваши кабардинцы?

— Внизу.

— Можно к ним спуститься?

Он посмотрел на часы:

— Это не составит труда, тем более, что вы, я полагаю, желаете видеть в основном кабардинок.

— Признаюсь, до сих пор я чаще видел мужчин, нежели женщин.

— Ну, так вы сейчас увидите процессию.

— Куда же пойдет эта процессия?

Едва я задал этот вопрос, как из люков появились люди. Впереди шествовал почтенный белобородый старец, за ним семьдесят-восемьдесят женщин от десяти до двадцатилетнего возраста. Колонна уходила за штирборт (правая сторона судна) и возвращалась через бакборт (левая сторона судна), женщины спускались обратно в люки, весьма грациозно.

— Не угодно ли? — спросил меня капитан. — Все это продается.

— Признаться, нет, — отвечал я, — это вовсе не соблазняет меня. А нельзя ли увидеть трюм, в котором они плывут?

— Есть у вас персидский порошок от насекомых?