Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 1

Большое зеркало надъ буфетомъ отражаетъ обѣденный столъ и все сидящее за нимъ общество. Отражаетъ оно гербъ Вениринговъ, — вьючнаго верблюда изъ золота и серебра, мѣстами матоваго, мѣстами отшлифованнаго. Геральдическая коллегія отыскала для Вениринговъ предка въ Крестовыхъ походахъ, — предка, который на щитѣ имѣлъ верблюда (или могъ имѣть, если бы захотѣлъ), — и вотъ въ домѣ Вениринговъ появился цѣлый караванъ верблюдовъ, навьюченныхъ фруктами, цвѣтами, свѣчами, и преклоняющихъ колѣни для принятія груза соли. Отражаетъ зеркало мистера Веииринга: сорокалѣтній возрастъ, волосы волнистые, лицо смуглое, наклоненъ къ ожирѣнію; лукавая, таинственная и скрытная физіономія, — благообразный пророкъ подъ покрываломъ, только не пророчествующій. Отражаетъ оно мистрисъ Венирингъ: красива, носъ орлиный, пальцы тоже орлиные; пышно одѣта, вся въ драгоцѣнностяхъ; восторженная, дипломатичная и сознающая, что кончикъ покрывала ея мужа лежитъ и на ней. Отражаетъ Подснапа: исправно кушаетъ; два свѣтлыя торчащія крылышка по обѣимъ сторонамъ плѣшивой головы, столько же походящія на волосы, сколько на головныя щетки, съ туманною картиной красныхъ пупырышковъ на лбу, съ довольно сильно помятымъ воротничкомъ рубашки на затылкѣ. Отражаетъ оно мистрисъ Подснапъ: превосходный объектъ для профессора Оэна, — кости сильно развиты, шея и ноздри, какъ у игрушечнаго коня, черты лица суровыя; головной уборъ величественный: Подснапъ привѣсилъ къ небу свои золотыя жертвоприношенія. Зеркало отражаетъ Твемло — сухопараго, сѣдого, учтиваго человѣка, чувствительнаго къ восточному вѣтру; воротничекъ и галстухъ «Перваго Джентльмена въ Европѣ» [1] Такъ прозывался англійскій король Георгъ IV, носившій небольшіе воротнички и высокій галстухъ. , щеки втянуты, какъ будто нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ усиливался всосаться внутрь себя и успѣлъ въ этомъ до извѣстной степени, а больше не могъ. Отражаетъ оно совершенно молодую дѣвицу: локоны черные, какъ вороново крыло, цвѣтъ лица хорошій, если оно хорошо напудрено, и теперь именно такого свойства, что можетъ значительно способствовать плѣненію совершенно зрѣлаго молодого джентльмена съ преизбыткомъ имбирнаго цвѣта въ бакенбардахъ, съ преизбыткомъ торса подъ жилетомъ, съ преизбыткомъ блеска въ запонкахъ, въ глазахъ, въ пуговицахъ, въ разговорѣ и въ зубахъ. Отражаетъ зеркало очаровательную старую леди Типпинсъ, сидящую по правую руку отъ Вениринга: большое, тупое, длинное лицо темнаго цвѣта, словно лицо, отраженное въ ложкѣ, и подкрашенная длинная дорожка на головѣ до самой макушки, какъ открытый для публики приступъ къ пучку фальшивыхъ волосъ, торчащихъ на затылкѣ; она съ удовольствіемъ патронируетъ сидящую насупротивъ мистрисъ Венирингъ, которой пріятно быть патронируемой. Отражаетъ оно еще нѣкоего Мортимера, тоже одного изъ самыхъ старинныхъ друзей Вениринга, который никогда до этого дня не бывалъ въ его домѣ да, кажется, и впредь не желаетъ бывать. Онъ задумчиво сидитъ по лѣвую руку мистрисъ Венириніъ; его заманила къ ней леди Типпинсъ (знавшая его ребенкомъ), убѣдила пріѣхать, чтобы побесѣдовать, но онъ бесѣдовать не хочетъ. Отражаетъ зеркало Юджина, друга Мортимера: заживо погребенный въ спинкѣ стула, за припудреннымъ плечомъ зрѣлой молодой особы, онъ мрачно прибѣгаетъ за утѣшеніемъ къ бокалу шампанскаго каждый разъ, какъ его подноситъ алхимикъ. Наконецъ, зеркало отражаетъ Бутса и Бруэра и еще два другихъ буффера, размѣщенныхъ между остальною компаніей, какъ бы въ предупрежденіе несчастныхъ случаевъ.

Обѣды у Вениринговъ всегда превосходные (иначе новые люди не стали бы къ нимъ пріѣзжать), и потому все идетъ хорошо. Мимоходомъ можно замѣтить, что леди Типпинсъ все время производить рядъ опытовъ надъ своими пищеварительными отправленіями, до того сложныхъ и смѣлыхъ, что если бы опубликовать ихъ со всѣми результатами, это облагодѣтельствовало бы человѣческій родъ. Побывавъ во всѣхъ частяхъ свѣта, этотъ старый, но выносливый корабль доплылъ до сѣвернаго полюса, и въ то время, какъ убирались со стола тарелки изъ подъ мороженаго, произнесъ слѣдующія слова:

— Увѣряю васъ, мой дорогой Венирингъ (тутъ руки бѣднаго Твемло поднялись снова ко лбу, ибо ему стало ясно, что леди Типпинсъ готовится въ свою очередь сдѣлаться самымъ стариннымъ другомъ Вениринговъ) увѣряю васъ, мой дорогой Венирингъ, что это дѣло чрезвычайно странное. Я, какъ говорится въ газетныхъ объявленіяхъ, не прошу васъ вѣрить мнѣ на слово безъ надлежащей провѣрки. Вотъ Мортимеръ можетъ удостовѣрить; онъ объ этомъ все знаетъ.

Мортимеръ вскидываетъ свои опущенныя вѣки и пріоткрываетъ ротъ. Но слабая улыбка, какъ будто говорящая: «Къ чему это!», пробѣгаетъ по его лицу. Онъ снова опускаетъ вѣки и снова закрываетъ ротъ.

— Послушайте, Мортимеръ, — говоритъ леди Типпинсъ, постукивая косточками своего зеленаго вѣера по костяшкамъ своей лѣвой руки, которая особенно костлява. — Я хочу, чтобы вы разсказали все, что вамъ извѣстно о человѣкѣ изъ Ямайки.

— Честное слово, я никогда не слышалъ ни о комъ изъ Ямайки, развѣ только о неграхъ, — отвѣчаетъ Мортимеръ.

— Ну такъ изъ Тобаго.

— И изъ Тобаго ни о комъ не слыхалъ.

— Кромѣ,- ввернулъ тутъ Юджинъ до того неожиданно, что зрѣлая молодая особа, совершенно про него позабывшая, быстро отодвинула отъ него свое плечо, — кромѣ одного нашего друга, долго питавшагося однимъ рисовымъ пуддингомъ и рыбьимъ клеемъ, покуда докторъ или кто-то тамъ кому-то тамъ не посовѣтовалъ давать ему чего-нибудь другого, и пока баранья нога не стала его всегдашней діэтой.

Вокругъ стола пробѣгаетъ трепетъ ожиданія, что теперь Юджинъ выйдетъ на свѣтъ. Но ожиданіе не оправдывается: онъ снова исчезаетъ.

— Позвольте мнѣ теперь, моя милая мистрисъ Венирингъ, обратиться къ вамъ съ вопросомъ, — говоритъ леди Типпинсъ: — скажите, совершался ли когда-нибудь на свѣтѣ такой предательскій поступокъ, какъ этотъ? Я всегда вожу съ собою своихъ поклонниковъ, двухъ или трехъ заразъ, съ тѣмъ, чтобы они оказывали мнѣ знаки своей покорности, — и что же? Вотъ мой старинный обожатель, главнѣйшій изъ главныхъ, начальникъ всѣхъ рабовъ моихъ, сбрасываетъ съ себя на глазахъ всей компаніи узы моего господства. А вотъ вамъ и другой, правда, суровый, какъ Кимонъ, но всегда подававшій надежды на исправленіе. Вотъ и онъ прикидывается, будто не можетъ припомнить даже сказочекъ своей няньки. Повѣрьте, онъ дѣлаетъ это только затѣмъ, чтобѣ мнѣ досадить, потому что знаетъ, какъ я этого не терплю!

Маленькая фикція леди Типпинсъ объ ея обожателяхъ — ея конекъ. Она постоянно является въ обществѣ въ сопровожденіи двухъ или трехъ обожателей, ведетъ списокъ своимъ обожателямъ и безпрестанно вноситъ въ книгу новаго обожателя или вычеркиваетъ изъ нея стараго, вписываетъ обожателя въ черный реестръ или, въ видѣ поощренія, въ синій реестръ, или подводитъ итогъ обожателямъ. Мистрисъ Венирингъ совершенно очарована такимъ юморомъ, какъ очарованъ и самъ Венирингъ.