Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 1

— Фура повезетъ ящики, и ты можешь поѣхать въ ней, дитя мое; а мнѣ нельзя: хочешь, не хочешь, а надо идти пѣшкомъ — публика ждетъ, чтобы я показалась на улицѣ. Что дѣлать, общественные дѣятели не свободные люди, не всегда могутъ располагать собою. Скажи, душечка, хорошо ли на мнѣ сидитъ шаль?

Нелли, конечно, увѣрила ее, что хорошо. М-съ Джарли воткнула всюду множество булавокъ, чутъ не свернула себѣ шеи, стараясь, хотя и безуспѣшно, обозрѣть собственную спину въ знаменитой шали, и, наконецъ, съ самодовольнымъ и величественнымъ видомъ пошла по улицѣ.

Фургонъ ѣхалъ сзади, въ нѣкоторомъ разстояніи. Нелли украдкой поглядывала изъ окошечка: ей смерть какъ хотѣлось посмотрѣть на незнакомый городъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и боязно было, какъ бы гдѣ нибудь не показалась страшная голова Квильпа.

Городъ не изъ маленькихъ. Посреди площади красуется городская дума съ неизмѣнными часами и флюгеромъ. Дома большею частью каменные и кирпичные — одни изъ краснаго, другіе изъ желтаго кирпича; попадаются и деревянные, очень старые, съ полуистертыми фигурами на фасадахъ, съ крошечными окошечками и низкими полукруглыми дверками. Эти старинные дома съ выдающимися крышами словно висятъ надъ головой, особенно въ узкихъ переулкахъ. Чистенькія улицы ярко залиты солнечнымъ свѣтомъ, но безжизненны и скучны донельзя. Нѣсколько человѣкъ бродятъ около гостинницъ, по базару у открытыхъ лавокъ, не зная что дѣлать отъ скуки, да старички, призрѣваемые въ богадѣльнѣ, грѣются на солнышкѣ за воротами, вотъ и все оживленіе. Если кто и пройдетъ торопливо по мостовой, его шаги долго еще раздаются въ воздухѣ. Точно все здѣсь остановилось, все замерло. Однѣ только часовыя стрѣлки двигаются, да и то лѣниво, навѣрно отстаютъ. Даже собакъ одолѣлъ сонъ, а мухи, наѣвшись сластей въ бакалейныхъ лавкахъ и забывъ о своихъ крыльяхъ и природной неугомонности, забились въ пыльные уголки раскалившихся стеколъ на окнахъ и жарятся тамъ, какъ на сковородѣ.

Можно поэтому себѣ представить, съ какимъ шумомъ проѣзжалъ фургонъ по улицамъ полусоннаго города. Онъ остановился у подъѣзда одного дома, гдѣ его встрѣтила цѣлая толпа ребятишекъ, съ необычайнымъ восторгомъ смотрѣвшихъ на Нелли. Очевидно, они приняли ее за самый рѣдкостный экземпляръ выставки, а ея дѣдушку за восковую фигуру съ особенно хитрымъ механизмомъ. Выгрузивъ ящики съ красными кумачевыми драпировками, фестонами и т. п. украшеніями, составляющими необходимую обстановку всякой выставки, весь ея персоналъ: и Джорджъ, и другой кучеръ въ плисовыхъ панталонахъ и поярковой шляпѣ, на которой торчали билетики на проѣздъ чрезъ шлагбаумъ, и Нелли, и даже ея дѣдушка, всѣ принялись за работу, а хозяйка подавала имъ гвоздики изъ полотнянаго мѣшка, вродѣ тѣхъ, что носятъ сборщики пошлинъ у заставъ, висѣвшаго у нея на поясѣ, и подгоняла ихъ. Благодаря опытности Джорджа и его товарища въ этомъ дѣлѣ, все было сдѣлано въ какіе нибудь два часа.

Въ самый разгаръ работы отворилась дверь и въ нее заглянулъ, умильно улыбаясь, мужчина довольно высокаго роста, черноволосый, съ крючковатымъ носомъ, въ старомъ потертомъ сюртучишкѣ военнаго покроя, съ чужого плеча, какъ видно; когда-то онъ былъ обшитъ галунами и украшенъ брандебурами, отъ которыхъ не осталось и слѣда, въ такихъ же поношенныхъ, узкихъ, сѣрыхъ панталонахъ и истоптанныхъ башмакахъ. Хозяйка стояла спиной къ двери и не могла его видѣть. Воспользовавшись этимъ, онъ погрозилъ всѣмъ пальцемъ, чтобы его не выдавали и, подкравшись къ ней сзади, хлопнулъ ее по плечу и крикнулъ;

— Бо!

— Ахъ, это вы, голубчикъ! вскричала содержательница восковыхъ фигуръ;- вотъ ужъ никакъ не ожидала! Ну, могло ли мнѣ прійти въ голову, что я васъ встрѣчу здѣсь!

— Какъ это хорошо сказано, честное слово: «могло ли прійти въ голову!» восхитительно, безподобно, какъ честный человѣкъ! разсыпался въ любезностяхъ вновь прибывшій. — Ну, какъ поживаешь, дружище? обратился онъ къ кучеру.

На это дружеское привѣтствіе, нисколько его не тронувшее, Джорджъ, продолжая усердно вбивать гвозди, угрюмо отвѣтилъ, что онъ совершенно здоровъ.

— Вы спросите, какъ я сюда попалъ, м-съ Джарли? Какъ честный человѣкъ, я и самъ не знаю. Клянусь вамъ честью, я не зналъ бы что отвѣчать на такой вопросъ. Я искалъ вдохновенія, хотѣлъ освѣжиться, обновить мысли, и… и… какъ честный человѣкъ… тутъ онъ запнулся, и, окинувъ комнату бѣглымъ взглядомъ: — фу ты, какая классическая выставка! вы настоящая Минерва, какъ честный человѣкъ! съ восторгомъ проговорилъ онъ.

— Надѣюсь, будетъ недурно, когда мы все приведемъ въ порядокъ, сказала хозяйка.

— Недурно, повторилъ м-ръ Слэмъ.- A я вамъ скажу — можете мнѣ вѣрить, или нѣтъ, какъ хотите, — что, глядя на эти прелестныя фигуры, которые не разъ вдохновляли мое перо, я мысленно благодарю Бога за то, что онъ наградилъ меня талантомъ кропать стихи. Это было для меня истинное наслажденіе, какъ честный человѣкъ! Кстати, не прикажете ли написать что нибудь? Я всегда готовъ служить вамъ, чѣмъ могу.

— Ваша помощь мнѣ не по карману, да и признаться, мало отъ нея пользы.

— Что вы! что вы! Не вы бы говорили, не я бы слушалъ! Повѣрьте, мнѣ лучше знать.

— Право, мнѣ кажется, что это напрасно.

— Такъ вотъ оно что! Вижу, сударыня, что вы опустились: въ васъ уже нѣтъ прежней энергіи. Спросите кого угодно, и шляпочника, и парикмахера, и продавца ваксы, и содержателя лотерейнаго бюро, какую пользу я имъ принесъ своими стихами? Всѣ они благословляютъ имя Слэма. Каждый изъ нихъ, если только онъ честный человѣкъ, подыметъ очи къ небу и будетъ благословлять имя Слэма. Скажите, пожалуйста, м-съ Джарли, бывали ли вы когда нибудь въ Вестминстерскомъ аббатствѣ?

— Какъ же, бывала.

— Честью увѣряю васъ, сударыня, что въ томъ отдѣленіи, гдѣ покоится прахъ знаменитыхъ поэтовъ, найдется немало именъ, менѣе достойныхъ, чѣмъ имя Слэма. При этихъ словахъ онъ выразительно щелкнулъ себя по лбу: вотъ, дескать, какая умная голова! — У меня тутъ есть маленькіе стишки, прибавилъ онъ, снимая съ себя шапку, набитую какими-то бумажонками. — Они написаны въ минуту вдохновенія. Мнѣ кажется, это именно то, что вамъ нужно, чтобы произвести фуроръ въ городѣ. Надо только замѣнить акростихъ Варрена вашимъ собственнымъ акростихомъ. Мнѣ ничего не стоить сдѣлать это маленькое измѣненіе. Купите ихъ!

— A дорого они стоятъ?

— Дешевле всякой прозы: всего пять шиллинговъ, сказалъ Слэмъ, ковыряя карандашомъ въ зубахъ.

— Больше трехъ я дать не могу, торговалась Джарли.

— Ну, ужъ такъ и быть, три съ половиной. Идетъ?

М-съ Джарли не могла устоять противъ убѣдительныхъ доводовъ поэта и тотъ, вписавъ въ свою записную книжку заказъ на 3 1/2 шиллинга, дружески простился съ своей покровительницей и ушелъ домой исправлять стихи, которые обѣщалъ принести въ самомъ непродолжительномъ времени уже готовыми къ печати.