Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 2

Вдовушка Квильпа никакъ не могла простить себѣ единственнаго сквернаго поступка, тяготившаго ея совѣсть, и всякій разъ, вспоминая о немъ, заливалась горькими слезами. У мужа ея не было родственниковъ, поэтому все его состояніе перешло къ женѣ, и она стала теперь богатой женщиной. Если бы онъ успѣлъ сдѣлать завѣщаніе, очень можетъ быть, что она оказалась бы нищей. Въ первый бракъ она вступила по настоянію матери, во второй разъ вышла замужъ по собственному желанію. Выборъ ея палъ на красиваго и еще довольно молодого человѣка, а такъ какъ онъ поставилъ условіемъ, чтобы теща жила отдѣльно, получая отъ нихъ средства на свое содержаніе, то въ домѣ молодыхъ было довольно тихо: они ссорились между собой лишь настолько, насколько это неизбѣжно въ каждомъ супружествѣ и, вообще говоря, весело зажили на денежки умершаго карлика.

Въ семьѣ Гарландъ жизнь текла по-прежнему тихо, мирно и любовно. Но и у ихъ домашняго очага совершилась перемѣна, о которой мы теперь и поговоримъ. М-ръ Абель вошелъ въ компанію съ нотаріусомъ Визерденомъ, и по этому случаю у нихъ былъ большой балъ. Судьбѣ угодно было, чтобы между приглашенными оказалась одна чрезвычайно застѣнчивая молодая барышня, въ которую м-ръ Абель и влюбился. Какъ это случилось, какъ они оба объ этомъ догадались, кто изъ нихъ первый открылъ эту тайну, никому доподлинно неизвѣстно, но какъ бы то ни было, а они въ свое время поженились и были очень счастливы. Надо и то сказать, что они вполнѣ заслужили свое счастье. Авторъ съ особеннымъ удовольствіемъ заноситъ на свои страницы сообщенное ему извѣстіе, что Богъ благословилъ ихъ многочисленнымъ потомствомъ, ибо, чѣмъ больше нарождается хорошихъ, добродѣтельныхъ людей, тѣмъ больше облагораживается человѣческая природа на радость всему міру. Лошадка до конца жизни сохранила свой независимый характеръ и твердость принциповъ. А жила она необыкновенно долго. Старики Гарландъ очень часто видались со своими дѣтьми: пони то-и-дѣло таскалъ фаэтончикъ отъ одного дома къ другому, поэтому у молодыхъ Гарландовъ для него была отдѣльная конюшня, куда лошадка входила съ чрезвычайнымъ достоинствомъ. Когда дѣти Абеля подросли, она такъ подружилась съ ними, что, какъ собака, бѣгала за ними по знакомой намъ ливадѣ, позволяла себя ласкать, гладить; и за всѣмъ тѣмъ, доведя свою снисходительность до того, что дѣти безъ малѣйшаго страха осматривали ея копыта и даже вѣшались ей на хвостъ, она ни за что въ мірѣ не допустила бы, чтобы кто нибудь изъ нихъ сѣлъ на нее верхомъ или вздумалъ бы управлять ею, дескать, и фамильярности вашей есть предѣлы, переступать которые не слѣдуетъ.

Она и на старости лѣтъ не потеряла способности привязываться къ отдѣльнымъ личностямъ. Когда, послѣ смерти своего пріятеля, священника, баккалавръ переселился къ брату, лошадка такъ, полюбила его, что, когда онъ правилъ ею, она шла безъ малѣйшаго сопротивленія. Послѣдніе два, три года ея уже не запрягали; она жила, такъ сказать, на пенсіи, но нраву своему не измѣняла до конца и незадолго передъ смертью порядкомъ-таки лягнула осматривавшаго ее ветеринара.

Дикъ Сунвеллеръ очень медленно поправлялся послѣ болѣзни. Какъ только онъ сталъ получать завѣщанную ему тетушкой ренту, онъ тотчасъ же накупилъ маркизѣ платьевъ и привелъ въ исполненіе обѣтъ, данный имъ на одрѣ болѣзни: помѣстилъ ее въ школу. Долго придумывалъ онъ, какое бы имя дать ей, и наконецъ рѣшилъ, что самое подходящее будетъ «Софронія Сфинксъ», и мило, и благозвучно, и не лишено нѣкотораго таинственнаго оттѣнка. Подъ такимъ-то именемъ заплаканная маркиза и поступила въ школу, которую онъ для нея избралъ. У дѣвушки оказались блестящія способности: она вскорѣ же перегнала всѣхъ своихъ товарокъ, и Дикъ перевелъ ее въ высшее учебное заведеніе. Надо отдать справедливость Дику: воспитаніе маркизы стоило ему такъ дорого, что въ продолженіе 5-ти, 6-ти лѣтъ онъ, благодаря этому, отказывалъ себѣ во многомъ, но ни разу не пожалѣлъ, что затѣялъ доброе дѣло, и считалъ себя вполнѣ вознагражденнымъ ея блестящими успѣхами. Надо было видѣть, съ какой важностью онъ выслушивалъ отзывы о ней содержательницы пансіона, куда онъ являлся каждый мѣсяцъ за отчетомъ и гдѣ уже успѣлъ прослыть за чрезвычайно эксцентричнаго молодого литератора, обладающаго необыкновенной способностью засыпать васъ цитатами.

И такимъ-то образомъ, маркиза годамъ къ 19-ти по приблизительнымъ догадкамъ — прошла полный курсъ наукъ и изъ нея вышла красивая, умная, веселая дѣвушка. Тутъ Дика стало одолѣвать раздумье, что-жъ онъ будетъ съ ней дѣлать, когда она выйдетъ изъ пансіона. Въ одинъ изъ своихъ обычныхъ визитовъ, когда, поджидая ее въ пріемной, Дикъ крѣпко задумался надъ этимъ вопросомъ, она вышла къ нему одна, такая улыбающаяся, такая свѣженькая, что въ головѣ его опять шевельнулась мысль — она приходила ему и прежде — что, если бы маркиза согласилась выйти за него замужъ, онъ счелъ бы себя счастливѣйшимъ человѣкомъ. Онъ тутъ же и высказалъ свою мысль. Не знаю, что она ему на это отвѣтила, но, надо полагать, не отвергла его предложенія, потому что ровно черезъ недѣлю послѣ этого разговора они обвѣнчались, и Дикъ при всякомъ удобномъ случаѣ повторялъ, что, какъ бы то ни было, а вѣдь дѣйствительно для него готовилась, для него воспитывалась прелестная молодая дѣвушка.

Какъ разъ въ это время въ Гамштетѣ отдавался въ наемъ маленькій коттэджъ, съ садомъ, въ которомъ была и курильная бесѣдка — предметъ зависти для современныхъ курильщиковъ. Они наняли ее и, по окончаніи медоваго мѣсяца, переѣхали туда. Аккуратно каждое воскресенье къ нимъ пріѣзжалъ Чекстеръ. Онъ проводилъ у нихъ весь день и сообщалъ имъ всѣ городскія сплетни. Этотъ господинъ въ продолженіе многихъ лѣтъ былъ заклятымъ врагомъ Кита. Онъ не стѣсняясь говорилъ, что былъ гораздо лучшаго о немъ мнѣнія тогда, когда его считали воромъ: чтобы совершить, молъ, преступленіе, требовалась нѣкоторая отвага, энергія; невиновность же его въ утайкѣ банковаго билета еще разъ подтверждаетъ его, Чекстера, мнѣніе, что Китъ хитрая бестія и больше ничего. Но въ концѣ концовъ онъ все-таки примирился съ нимъ и даже удостоивалъ его своимъ покровительствомъ: на томъ основаніи, что Китъ достаточно измѣнился къ лучшему и слѣдовательно заслуживаетъ прощенія. Тѣмъ не менѣе, эпизода съ шиллингомъ онъ ему простить не могъ: если бы, по его словамъ, Китъ вернулся для того, чтобы получить еще шиллингъ, куда бы ни шло, но придти отрабатывать уже полученный — этого пятна не смыть ему во вѣки вѣковъ никакимъ раскаяніемъ.

Дикъ, какъ мы знаемъ, и прежде любилъ пофилософствовать, теперь же, сидя въ своей курильной бесѣдкѣ, онъ еще съ большей яростью предавался размышленіямъ, и въ такія минуты ему ужасно хотѣлось открыть тайну рожденія Софроніи и докопаться до ея родныхъ. Сама она считала себя круглой сиротой, но Дикъ, сопоставляя нѣкоторыя, хотя и незначительныя обстоятельства, думалъ, что миссъ Сэлли это, должно быть, лучше извѣстно, а когда жена его разсказала ему о своей встрѣчѣ съ Квильпомъ въ конторѣ Брасса, онъ пришелъ къ наключенію, что и карликъ, если бы захотѣлъ, могъ дать, при жизни, кое-какія указанія на этотъ счеть. Но этотъ вопросъ нисколько его не безпокоилъ тѣмъ болѣе, что Софронія оказалась прекрасной, любящей, заботливой женой. Дикъ платилъ ей такой же любовью и, благодаря ей, пристрастился къ домашней жизни. Нрава онъ былъ ровнаго, покойнаго; лишь изрѣдка у него происходили стычки съ Чекстеромъ, въ которыхъ жена, какъ умная женщина, неизмѣнно принимала сторону мужа, не раздражая его своимъ противорѣчіемъ. Ну, да и игралъ же онъ съ ней въ карты въ свое удовольствіе. Къ чести его будь сказано, онъ всю жизнь звалъ ее не Софроніей, какъ мы ее называемъ, а маркизой, и ежегодно праздновалъ день, когда онъ, больной, увидѣлъ ее у своей постели, задавалъ обѣдъ, на который приглашалъ Чекстера, и восхваленіямъ доблестей маркизы не было конца.