Чарльз Диккенс - Том 24. Наш общий друг. Книги 1 и 2

— Итак, моя дорогая Джорджиана, Альфред соответствует вашему идеальному представлению о возлюбленном?

— Нет, я хотела сказать совсем не то, Софрония, — ответила Джорджиана, не зная, куда девать свои локти. — Я вообще не имею ни малейшего понятия о том, каким должен быть возлюбленный. Ничтожества, которых мама подводит ко мне на балах только для того, чтобы терзать меня, — разве это возлюбленные? А мистер…

— Опять, Джорджиана?

— А ваш Альфред…

— Вот это уже лучше, милочка.

— …так вас любит. Он всегда так к вам внимателен, так изысканно любезен. Ведь правда?

— Правда, милочка, — подтвердила миссис Лэмл с каким-то странным выражением лица. — Мне кажется, он любит меня не меньше, чем я его.

— Какое это счастье! — воскликнула мисс Подснеп.

— А знаете, моя дорогая Джорджиана, — после небольшой паузы снова заговорила миссис Лэмл. — В вашем восхищении Альфредом и его нежностью есть что-то подозрительное.

— Нет, нет! Боже упаси!

— Не наводит ли это на мысль, — лукаво продолжала миссис Лэмл, — что сердечко моей Джорджианы…

— Не надо! — вся вспыхнув, взмолилась Джорджиана. — Пожалуйста, не надо! Уверяю вас, Софрония, я восхваляю Альфреда только потому, что он ваш муж и так предан вам.

Во взгляде Софронии блеснул огонек, словно она узнала нечто новое для себя. Но этот огонек сменился холодной улыбкой, когда она заговорила, глядя в тарелку и высоко подняв брови:

— Вы не поняли моего намека, душенька. Я хотела сказать: сердечко моей Джорджианы начинает чувствовать, что оно свободно.

— Нет, нет! — воскликнула Джорджиана. — Никогда, ни за что не позволю, чтобы со мной так говорили!

— Как это «так», моя Джорджиана? — осведомилась миссис Лэмл, улыбаясь все той же холодной улыбкой и не поднимая глаз от тарелки.

— Ну, вы знаете, — ответила бедняжка. — Если б кто-нибудь осмелился так со мной говорить, Софрония, мне кажется, я сошла бы с ума от досады, стыда и ненависти. Я вижу, как вы и ваш муж нежны друг с другом, и с меня этого вполне достаточно. Вы — совсем другое дело. А если бы такое случилось со мной, не знаю, что бы я сделала! Я стала бы просить, умолять: выгоните этого человека вон, затопчите его ногами!

А вот и Альфред! Незаметно прокравшись в будуар, он с шутливой улыбкой прислонился к креслу Софронии, и когда мисс Подснеп увидела его, поднес к губам локон, выбившийся у Софронии из прически, а мисс Подснеп послал воздушный поцелуй.

— Что это тут за разговоры о мужьях и о ненависти? — спросил неотразимый Альфред.

— А вам известно, сэр, — сказала его жена, — что подслушивание до добра не доводит? Впрочем, о вас… Признайтесь, сэр, вы давно здесь?

— Только что вошел, мое сокровище.

— Тогда я могу продолжать. Но, поспев сюда минутой-двумя раньше, вы услышали бы, какие хвалы вам расточала Джорджиана.

— Не знаю, можно ли это назвать хвалами; по-моему, нет, — трепетным голосом пролепетала мисс Подснеп. — Ведь я говорю о вашей преданности Софронии.

— Софрония! — вполголоса сказал Альфред. — Жизнь моя! — и поцеловал ей руку, на что она ответила ему поцелуем в цепочку от часов.

— Кого же, однако, надо гнать вон и топтать ногами? Надеюсь, не меня? — осведомился Альфред, садясь между ними.

— Спросите Джорджиану, друг мой, — ответила его жена.

Альфред трогательно воззвал к Джорджиане.

— Да нет, никого, — сказала мисс Подснеп. — Это так, глупости.

— Но если уж вы, наш баловень, настолько любопытны и решили добиться правды, — с улыбкой проговорила счастливая, любящая Софрония, — то знайте, что речь шла о тех, кто осмелится вздыхать о Джорджиане.

— Софрония, ангел мой, — сказал мистер Лэмл, сразу сделав серьезное лицо. — Вы, разумеется, шутите?

— Альфред, ангел мой, — ответила его жена. — Джорджиана, может быть, и шутила, а я — нет.

— Подумать только! — воскликнул мистер Лэмл. — Какие бывают странные стечения обстоятельств. Можете поверить, мое сокровище? Ведь я шел сюда как раз с тем, чтобы рассказать вам об одном воздыхателе нашей Джорджианы!

— Альфред, — ответила миссис Лэмл, — я всегда верю каждому вашему слову.

— Дорогая моя! А я — вашему.

Сколько прелести было в этом обмене любезностями и во взглядах, которыми они сопровождались! Ах, если бы злой дух, загнанный на верхний этаж, воспользовался таким удобным случаем, чтобы крикнуть: «Я здесь, в шкафу! Задыхаюсь взаперти!»

— Клянусь вам честью, мое сокровище…

— Я знаю, как вы дорожите вашей честью, друг мой, — сказала Софрония.

— Разумеется, знаете, душенька… Клянусь честью, что, входя в комнату, я еще на пороге хотел произнести имя молодого Фледжби. Расскажите Джорджиане, душенька, о молодом Фледжби.

— Нет, нет! Не надо! — вскричала мисс Подснеп, затыкая уши. — Не хочу!

Миссис Лэмл рассмеялась весело-превесело, притянула к себе руки покорной Джорджианы и, то соединяя их, то разводя широко в стороны, заговорила:

— Так вот слушайте, моя обожаемая глупышка! Жил-был на свете юноша, а звали этого юношу Фледжби. И с этим молодым Фледжби, человеком богатым, из родовитой семьи, были хорошо знакомы двое людей, нежно привязанных друг к другу, а их звали мистер и миссис Альфред Лэмл. И вот однажды этот молодой Фледжби, сидя в театре, видит в ложе, занятой мистером и миссис Альфред Лэмл, некую героиню, звали которую…

— Только не Джорджиана Подснеп! — чуть ли не со слезами на глазах взмолилась наша юная девица. — Нет, нет, нет! Только не Джорджиана Подснеп! Пусть это будет кто-нибудь другой! Да, да, да!

— Не кто другой, — лукаво улыбнулась миссис Лэмл, продолжая с ласковой укоризной во взоре соединять и разводить руки Джорджианы, будто ножки циркуля. — Не кто другой, а моя маленькая Джорджиана Подснеп. И вот этот молодой Фледжби подходит к Альфреду Лэмлу и говорит…

— Пож-жалуйста, не надо! — взвизгнула Джорджиана так пронзительно, словно этот вопль выдавили из нее тяжелым прессом. — Я его ненавижу! Зачем он это говорит! Лэмл.

— Что «это», душенька? — смеясь, спросила миссис Лэмл.

— Не знаю! — в отчаянии вскрикнула Джорджиана. — Но все равно я его ненавижу!

— Душенька моя, — сказала миссис Лэмл, не переставая смеяться самым очаровательным образом. — Бедняга всего-навсего говорит, что он поражен в самое сердце и…

— Как же мне теперь быть! — перебила ее Джорджиана. — Боже мой, боже! Он, наверно, круглый дурак!

— …и умоляет пригласить его к обеду и четвертым в ложу, когда мы поедем в театр. Итак, завтра он обедает у нас и едет вместе с нами в оперу. Вот и все. Впрочем, надо еще добавить, что он — только представьте себе это, милая моя Джорджиана! — он в тысячу раз застенчивее, чем вы, и боится вас так, как вам в жизни своей никого не приходилось бояться.