Чарльз Диккенс - Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4

— Мистер Боффин, — проговорил Вегг с алчностью, которой не мог скрыть его приниженный тон. — Когда я имел честь познакомиться с вами, у меня подобралось такое собрание баллад, какому, прямо скажу, нет цены.

— Значит, его не оплатишь никакими деньгами, — заявил Джон Гармон. — И вы, уважаемый сэр, отложите всякое попечение об этом.

— Простите, мистер Боффин, — снова заговорил Вегг, бросив злобный взгляд на Джона Гармона. — Я представляю свои соображения вам, поскольку вы, если слух мне не изменяет, — представили свои соображения мне. У меня была очень ценная коллекция баллад и запас имбирных пряников в жестяной банке. Больше я ничего не скажу, всецело полагаясь на ваше суждение.

— Ну как тут угадаешь, сколько дать? — озабоченно проговорил мистер Боффин, опуская руку в карман. — А переплачивать не хочется, потому что вы уж очень плохо себя зарекомендовали, Вегг. И откуда в вас столько коварства! Как можно быть таким неблагодарным! Что я вам сделал дурного?

— Кроме того, — задумчиво продолжал Вегг, — я работал рассыльным, и мои клиенты очень меня уважали. Но, опасаясь упреков в жадности, я и тут полагаюсь на ваше суждение, мистер Боффин.

— Честное слово, не знаю, как все это оплатить, — пробормотал Золотой Мусорщик.

— Еще у меня были козлы для лотка, — продолжал Вегг, — за которые один ирландец, знаток по части козел, давал мне пять шиллингов шесть пенсов. Но я слышать не захотел о такой невыгодной сделке. Итак, козлы, табуретка, зонтик, складная рама и поднос. Полагаюсь на ваше суждение, мистер Боффин.

Золотой Мусорщик погрузился в какие-то сложные расчеты, а мистер Вегг все подсказывал и подсказывал ему:

— Еще были мисс Элизабет, маленький мистер Джордж, тетушка Джейн и дядюшка Паркер. Ах! Когда думаешь о том, каких ты лишился покровителей, когда видишь, какой сад — цветущий сад! — изрыли свиньи, разве можно перевести все это на деньги без того, чтобы не заломить? Но я всецело полагаюсь на ваше суждение, сэр.

Мистер Хлюп продолжая действовать все тем же странным и на первый взгляд непонятным образом.

— Тут упомянули про то, что меня вводили в заблуждение, — меланхолично продолжал Вегг. — Но можно ли выразить словами, какое угнетающее действие имело на мой ум чтение вредных книг о скрягах, когда вы, сэр, и самого себя выдавали за скрягу. Да, мой ум был угнетен всем этим. А какую цену можно назначить уму человеческому? Кроме того, где моя шапка? Но я всецело полагаюсь на ваше суждение, сэр.

— Ладно! — сказал мистер Боффин. — Вот вам два фунта.

— Нет, сэр, не могу. Гордость не позволяет. — Не успел он произнести эти слова, как Джон Гармон поднял палец, и Хлюп, который успел подобраться вплотную к Веггу, прислонился теперь спиной к спине Вегга, чуть присел, обеими руками ухватил его сзади за шиворот и ловко поднял, будто все тот же мешок с мукой или углем. До чего же недовольную и удивленную рожу скорчил мистер Вегг, когда пуговицы его выставились напоказ всему миру, не хуже чем у самого Хлюпа, а деревянная нога беспомощно задралась кверху. Но присутствующие недолго могли любоваться этим зрелищем, так как Хлюп легкой рысцой выбежал с мистером Веггом из комнаты, спустился по лестнице и выскочил за дверь, предупредительно распахнутую мистером Венусом. Мистеру Хлюпу было приказано свалить его ношу посреди улицы, но, увидев на углу фургон с нечистотами, стоявший без присмотра, да еще с лесенкой у колеса, мистер Хлюп поддался соблазну поместить туда же и мистера Сайласа Вегга. Задачу он взял на себя трудную, но выполнил ее блестяще, обдав мостовую фонтаном брызг.

Сколько мук, сколько терзаний испытал Брэдли Хэдстон с того тихого летнего вечера, когда его тело, выражаясь образно, возникло из пепла, оставшегося от матроса, мог рассказать только он сам. Да, пожалуй, и он не мог бы, потому что этого не выразишь — это можно только чувствовать.

Его давила тройная тяжесть: сознание того, что он сделал, неотступная мысль, что это можно было сделать лучше, и ужас перед разоблачением. Такая ноша сокрушала его, и он ощущал ее на себе день и ночь. Спал ли он урывками, открывал ли воспаленные от бессонницы глаза, она всегда была с ним. Она давила с удручающим однообразием, не давая ни малейшей передышки. Подъяремная скотина, раб могут обрести минутное облегчение от непосильного груза, переместив его как-то по-другому, хоть и за счет добавочной боли в тех или иных мускулах, в том или ином члене. Гнетущая атмосфера, в которой существовал теперь несчастный Брэдли, не давала ему даже такого призрачного отдыха.

Время шло, а подозрение все еще не настигало его. Время шло, и по тем отчетам о расследовании дела, которые появлялись в газетах, он начал убеждаться, что мистер Лайтвуд (адвокат потерпевшего) все дальше и дальше отходит от фактов, все больше и больше отклоняется от истины и явно умеряет свое рвение. Постепенно действительная подоплека этого стала проясняться для Брэдли. Потом — случайная встреча с мистером Милви на вокзале (куда Брэдли влекло в свободные часы, так как там можно было услышать свежие новости о деле его рук, прочитать объявления все о том же), и тогда он ясно, как на ярком свету, увидел, к чему привело это злодеяние.

Он увидел, что его отчаянная попытка навеки разлучить Лиззи и Рэйберна соединила их. Что он обагрил руки в крови лишь для того, чтобы предстать пред ними жалким дураком, пособником их счастья. Что ради своей жены Юджин Рэйберн махнул на него рукой и предоставил ему ползти дальше по избранному им гнусному пути. Он подумал: «Провидение, или судьба, или любая другая сила насмеялась надо мной, перехитрила меня», — и, охваченный бессильной яростью, забился в припадке, кусаясь, разрывая на себе одежду.

Новые доказательства этой истины пришли в ближайшие дни, когда стало известно, что раненый женился, не покидал одра болезни, и на ком женился, и что признаки улучшения дают себя знать, хотя жизнь его по-прежнему в опасности. Брэдли было бы легче оказаться в тюрьме, чем читать все это и знать, почему и как его пощадили.

Но чтобы не дать перехитрить себя, насмеяться над собой еще больше — что было бы неминуемо, если бы Райдергуд предал его в руки закона и ему пришлось бы понести кару за свою позорную неудачу, как если бы ее и не было, а все увенчалось успехом, — он целые дни сидел в школе, выходил на улицу только по вечерам, с опаской, и не показывался больше на вокзале. Он просматривал все объявления в газетах, ожидая, что Райдергуд выполнит свою угрозу и вызовет его на новую встречу, но ничего такого не находил. Щедро расплатившись со шлюзным сторожем за помощь и гостеприимство, он начинал думать, что этот невежда, не умеющий даже писать, не так уж опасен ему и что, может быть, им не придется больше увидеть друг друга.