Кнут Гамсун - Круг замкнулся

Она заметила, что он все путает, и прочла ему пятую заповедь. Бродерсен несколько раз повторил за ней и добавил:

— Мы на борту и «Отче наш» читали, это часто помогало. А ты, верно, это не признаешь?

— Уж и не знаю, — отвечала она с некоторым смущением.

Начало светать.

— Вышла бы ты ненадолго, — попросил он.

Лолла вышла в коридор. Она слышала, как он возится в постели, что-то бормочет, вроде бы молится. Потом он умолк. Она долго стояла в коридоре, не знала, как ей быть, зябла, но не хотела его беспокоить.

Когда она наконец осмелилась заглянуть в комнату, он почти стоял на голове, хотел, должно быть, стать на колени, но рухнул вперед.

Абеля телеграммой известили о смерти отца, но приехать он не спешил. Прошел один месяц, прошел и другой, и когда он удосужился ответить на официальное извещение о смерти отца и о вводе в права наследства, то написал, что ему хорошо там, где он есть, а желания ехать домой он не испытывает.

Что-то с ним было неладно, с этим Абелем, поскольку он сообщил также, что нет у него ни денег на дорогу, ни одежды приличной.

Ни денег, ни одежды — и это пишет сын богатого человека.

Послали ему денег, но Абель все равно не приехал. Ответил, что хочет подождать до весны. Там, где он сейчас живет, хорошо и тепло, и жизнь, которую он ведет, ему вполне по вкусу. Он ездит на осле, он посадил малость сладкого картофеля, он ловит рыбу в Ridge Streamlet [1] Горный ручей ( англ.). ( Здесь и далее примеч. переводчика. ) , и потрошит эту рыбу, и вытирает нож о штаны, и варит рыбу, и ест ее со сладким картофелем, а больше ровным счетом ничего не делает. Это так хорошо, и больше ему ничего не нужно с тех пор, как у него не стало жены, писал Абель. Но по весне он, может, и приедет, если сообразит как.

Ему снова выслали денег.

В середине мая Абель приехал. А жены у него не стало.

Почти та же самая жизнь у причалов, что и восемь лет назад, когда приставал каботажный пароход. Встречаются взрослые и дети, люди и бочки — на берег, люди и бочки — на борт, и вот уже раздается третий свисток.

Абель сошел по мосткам в модном коричневом пальто и с чемоданом. Какое-то время он неуверенно разглядывал собравшихся, может, и признал многих, но ни с кем не поздоровался и не стал поднимать шума по поводу своего возвращения. Он был гладко выбрит, но выглядел, впрочем, каким-то неухоженным, галстук съехал набок, да и рубашка не блистала чистотой.

Один из грузчиков окликнул его:

— Никак это Абель?

— Да, — ответил Абель, — раньше я возвращался домой на маяк, но теперь это все осталось позади.

Он медленно побрел в город, остановился, разглядывая новую клумбу и новые фигуры у фонтана, помешкал перед «Приютом моряка», потом вошел.

Так он вернулся домой второй раз, очень изменившись за это время. Не сказать, что крайне изменился, не сказать, что до неузнаваемости, но достаточно, чтобы отличаться от себя прежнего и от других.

В книге постояльцев он написал: Абель Бродерсен, гражданин Норвегии, последнее место жительства Грин-Ридж в Кентукки. Графу «род занятий» он заполнять не стал.

Каморка с железной кроватью, умывальником, столом и стулом, реклама отеля на стене, мухи — на окне, у печки не хватает вьюшки — обычная каморка для моряка. Узнав, что он сын капитана Бродерсена, о котором в последнее время было много разговоров, ему хотели предоставить комнату побольше. Нет. Комнату о двух окнах с видом на причал, вход в гавань и маяк. Нет. Словом, милые люди явно хотели ему сделать как получше, но он отнесся к этому вполне равнодушно. Поужинав вместе с другими постояльцами, он прошел к себе и лег. Нет и нет, по нему ничего нельзя было заметить.

После своего приезда он побывал в нескольких конторах и доложился. Таможенник Робертсен заглянул к нему, держался как отец родной, надавал кучу разных советов и рассказал, что купил его моторку. Моторка в надежных руках, выкрашена, на ходу, в моторе пришлось кое-что перебрать, но и не диво, за столько-то лет. Ты бы заглянул к нам, Абель, когда придет охота, ты, верно, не забыл, где мы живем?

И Лолла пришла. До сих пор в черном и куда сдержанней, чем в девические годы. Она не стала напоминать Абелю, что теперь они породнились, и никаких «а ты не забыл еще то, а ты не забыл еще это», ничего подобного, она сидела на стуле и рассказывала ему про отца: удивительный человек и пристойная смерть, в полном сознании до последней минуты. Абель напрямик и с улыбкой спросил ее, как это она надумала выйти за его отца, хотя по возрасту он вполне годился ей в дедушки. Да, согласилась Лолла и откровенно призналась, что ничего больше не сумела придумать, слишком плохи у них были дела, а в банке лежала бумага с именем капитана Бродерсена, хотя сам капитан Бродерсен никогда при жизни ее не писал, и подпись была подделана, и за это могли взять большой штраф. Так что другого выхода у нее просто не оставалось…

Но все это не слишком интересовало Абеля, он сказал с улыбкой:

— Да, но ты, выходит, моя мачеха! В жизни не слышал ничего забавнее!

Тут они перевели разговор в другую плоскость, и то, что она хотела сообщить, носило характер более легкий.

— Твоему отцу я была нужна, чтобы вести у него хозяйство. Я подстригала ему волосы, и готовила моряцкую еду, и стирала, и штопала. Он был совсем один, и при нем никого, это в его-то возрасте. Ко мне он хорошо относился и считал меня очень работящей, нам было хорошо вдвоем, уж поверь слову.

Лолла была на себя не похожа, она никогда так много не говорила, стала какая-то беспокойная и все говорила, говорила, словно боясь замолчать.

Абель:

— Лолла! Да я ничего против тебя не имею.

Она залилась краской и так же быстро побледнела.

— Ну, — сказала она, — для этого у тебя есть все основания. Я влезла в твою жизнь и в твое наследство тоже. Но с твоей стороны очень мило, что ты ничего против меня не имеешь, я этому очень рада и докажу это тебе — мне много не надо, только что ты позволишь. Пусть они поделят, но все равно ты получишь от меня все, что пожелаешь!

Совсем не похоже на Лоллу — с чего вдруг такая горячность?

— Ну и ладно, — сказал он. — Ольга-то, я слышал, замуж вышла?

Лоллу словно в грудь толкнуло, и лишь после некоторого молчания она ответила:

— Ольга? Так она уже давно замужем. Одно время я у них работала. Я не стала говорить ей «ты», как у нас раньше было заведено, мне вроде не положено, но она сама меня попросила говорить ей «ты». Такие приятные люди, что он, что она. А детей у них нет. Ольга давала мне читать книги, очень она милая.

— Да и вышла-то вовсе не за того, как я слышал?

— Ей не захотелось переезжать в Финмарк, и тогда Рибер Карлсен уехал один. А она впопыхах вышла за молодого Клеменса — нет, не потому, что положение заставило, ничего подобного, а скорей потому, что ей хотелось закончить всю эту историю. Они часто заходят в винный погребок.