Кнут Гамсун - Круг замкнулся

— Не знаю, о ком ты говоришь, — коротко отвечает бакалейщик. — Аптекарь — человек состоятельный…

— Да кто говорит про аптекаря? Я говорю про Абеля, моего сына. Взял и женился. Ни разума, ни стыда! Ты еще не знаешь Кентукки, она, может, и вовсе негритянка…

А больше от Абеля писем не было.

Старый Бродерсен жил себе в мансарде и не слишком бедствовал, видит Бог, не слишком. День да ночь — сутки прочь. Ничего не скажешь, осень — тяжелая пора, и он невольно вспоминал молодые годы, когда и осень, и темнота, и холод были приятной забавой. Сейчас — совсем не то, но без доктора и без лекарств он до сих пор как-то обходился. Люди говорили, что он хорошо выглядит. Но про себя он считал, что в сердце у него есть какой-то изъян. Кое-что об этом говорилось в его книге «Лечебник для моряков».

Потом к нему начала захаживать Лолла. Вообще-то странно, но она захаживала, и это отнюдь не было ему неприятно. После маяка она на другое место не поступала, жила с родителями, и ничего худого про нее теперь не говорили. Мужа у нее не было, детей тоже, хотя и фармацевта при ней не было. Отошло в прошлое. Конец. Зато с ее домом дела обстояли не очень хорошо — его пришлось продать, и семейство перебралось в домик на берегу. Судьба. А тут еще среди всего этого разора всплыла неприглядная история насчет ее отца и служанки. В общем все было из рук вон плохо.

Итак, однажды под вечер Лолла заявилась в мансарду. Бродерсен только что завершил свой послеобеденный отдых и потому был довольный и умиротворенный.

— Батюшки, никак это ты, Лолла? — Таким вопросом встретил он ее.

— Вроде больше некому, — отвечала она и была, как обычно, живая и расторопная. Оглядевшись по сторонам, Лолла сказала: — Так я и думала, мне бы давно сюда прийти, постирать и прибраться.

Бродерсен отвечал, что есть у него женщина, которая иногда делает постирушку и наводит порядок, но Лолла только фыркнула:

— Ничего себе порядок! Вы только взгляните сюда! И туда! И на потолок!

Затем, сбросив с себя верхнюю одежду, она слетала за водой, отыскала все, что ей может понадобиться для уборки, и приступила к делу.

Ему показалось, что она несколько осунулась и похудела, но от работы снова похорошела и раскраснелась и все время подбадривала его своей болтовней. На редкость работящая особа, эта Лолла, стала куда симпатичнее, чем раньше, да и ноздри у нее уже не такие легкомысленные. Она залезла на стул и намывала стены под самым карнизом, он же сидел и глядел, как она шурует, а особенно разглядывать ее ноги ему и в голову не пришло.

Управившись с уборкой, Лолла сказала:

— Ну, разве я не заслужила чашечку кофе и какое ни то угощение?

— Верно, — ответил он, — но у меня навряд ли есть что-нибудь подходящее. Посмотри в ящике.

Лолла сама сварила кофе, отыскала кой-что из сухих припасов, и они явно пришлись ей по вкусу. Ела она как голодная.

Через несколько дней она пришла снова. На угощенье опять ушло кофе и кое-что из съестного, но само ее присутствие его радовало, и он нарочно купил побольше на ее долю, чтоб она была довольна, и в последующие недели не раз повторял: «Как славно, что ты ко мне заглядываешь». Поэтому она через небольшие промежутки времени приходила снова и снова, и ей всякий раз были рады.

Конечно, она не могла постоянно стирать гардины или прибираться, но она могла привести в порядок постель, а один раз даже пришила ему пуговицу и кое-что подлатала, она была на все руки, эта Лолла. И еще просила показать ей карточные фокусы, хотя пальцы у него теперь плохо гнулись. В знак благодарности он велел ей написать вместо него письмо Абелю, сам он уже не мог удержать перо такими пальцами. Напиши, что уже год, как родной отец ничего о нем не слышал. Скажи, что родной отец послал ему два письма и ни на одно не получил ответа. А в конце можешь добавить, что сама пожелаешь. Тебе известно, что он женился?

— Да, я слышала.

— Хорошенькое дельце!

Но время шло, Абель не ответил и на Лоллино письмо, впрочем, и обратно письмо не вернулось, значит, он не умер.

А больше Абель не писал.

Бродерсен по большей части сидел дома и мало кого видел из людей. Кьербу был неплох для компании, про Крума и Норема тоже худого не скажешь, но жизни они с собой не несли, напротив, были старые и придурковатые. К Робертсенам он тоже больше не ходил, семейство выкинуло из головы своего дорогого капитана — поди догадайся почему. А если ему и доводилось встретить на пристани самого таможенника, тот кроме как о лодках ни о чем говорить не мог.

Лолла же начала приходить реже. Она теперь поступила в услужение к новобрачным, к Ольге и ее мужу Клеменсу-младшему. Не сказать, чтобы парочке очень нужна была помощница по хозяйству, но так уж полагалось. Сам Клеменс остался в отцовской конторе, но открыл по соседству адвокатскую практику на случай, если ему поручат вести какое-нибудь дело. Для новичка это непросто, тем более что Клеменс был слишком хорош собой, а потому и не пользовался уважением.

Чета Клеменсов наведывалась иногда в винный погребок и вообще не избегала городских развлечений. Ольга в роли молодой жены была очень мила, она рассыпала улыбки всему свету и держала мужа под руку.

Нельзя же было надеяться, что капитан Бродерсен так никогда и не узнает про некую бумагу в Частном банке с его, Бродерсена, подписью. Нельзя же было надеяться, что эта история не выплывет когда-нибудь на свет Божий, — или все-таки можно?

Во всяком случае, для начала к нему в мансарду поздним дождливым вечером заявилась Лолла; Бродерсен уже лег и собирался заснуть, но тут как раз пришла она. Была она мокрая и озябшая и попросила разрешения снять с себя одежду, но теплей ей от этого не стало. На полу вокруг нее натекла лужа.

— Господи, — сказал Бродерсен, — ты с чего это такая мокрая?

— У меня свободный вечер, — ответила Лолла.

— Ты что, ходила по улице?

— Ходила и думала.

Он пожалел ее и предложил ей развести огонь в печке.

— Да, — сказала она, — вот…

Но после этих слов она подошла к постели, пощупала ее и увидела, как там тепло.

— Дозвольте мне прилечь сюда ненадолго, — попросила она, — полежать рядышком с вами.

— Сюда? — вырвалось у него. И он привстал, как бы желая уступить ей место.

— Да нет, с самого краешку. Пока я не согреюсь. — С этими словами она сбросила почти всю одежду и чуть не нагишом юркнула в постель.

Заговорили они лишь спустя некоторое время.

— Где это ты так замерзла?

— На улице. Я ходила и думала.

— Думала?

— Но я скоро согреюсь. Здесь так тепло.

— Придвинься ко мне. В кровати места много.

— Да, спасибо, — ответила она, прижалась к нему и робко положила руку на его живот под одеялом.

Он подоткнул под нее одеяло и сам устроился рядом. Чудеса да и только. С ним такого не было, может, с полсотни лет. Но все так хорошо и так скромно, а в супружеской постели, перенесенной с маяка, места хватает для двоих.