Тобайас Смоллет - Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник

— Ах, сударь, — отвечала она, — я была обманута, низко обманута, иначе ничто не могло бы заставить меня изменить своему слову. Истинные мои чувства к вам вы давно уже знаете — забудьте же о моем проступке и примите еще раз мою клятву в верности. Если Арабелла не может быть вашей, то она никогда не будет принадлежать другому.

— Вы будете принадлежать ему, — воскликнул сэр Уильям, — если только я имею какое-нибудь влияние на вашего отца!

У Мозеса нашего всегда ушки на макушке, и он мигом слетал на постоялый двор, где обретался старый мистер Уилмот, и сообщил ему во всех подробностях о том, что у нас тут произошло. Между тем молодой помещик, видя себя кругом разоблаченным и поняв, что никакая лесть и никакая ложь ему уже больше не помогут, почел за самое умное от обороны перейти в наступление.

— Я вижу, — воскликнул он, — что справедливости мне тут не найти; по я ее добьюсь во что бы то ни стало. Знайте же, сударь, — тут он обратился к сэру Уильяму, — я уже более не завишу от ваших милостей. Я их презираю. Ничто уже не в состоянии отнять у меня приданого мисс Уилмот, которое благодаря прилежанию ее отца весьма изрядно. Контракт и вексель на ее капитал подписаны и благополучно лежат у меня в кармане. Ведь этого брака я желал не ради нее самой, а лишь ради ее денег; а раз денежки я прибрал к рукам, то владей ею кто хочет!

Это был непредвиденный удар, ибо сэр Уильям, который сам участвовал в составлении брачного контракта, понимал всю юридическую законность претензий своего племянника. Мисс Уилмот, увидав, что состояние ее потеряно безвозвратно, обратилась к моему сыну с вопросом, не потеряла ли она вместе с состоянием цену в его глазах.

— Отныне, — сказала она, — у меня нет более состояния, и я могу предложить вам только свою руку и сердце.

— Но у вас только это и было, сударыня! — воскликнул ее истинный обожатель. — Во всяком случае, я ни о чем ином не думал. Клянусь же, возлюбленная моя Арабелла, счастьем клянусь, что ваша бедность лишь увеличивает мое блаженство, ибо теперь моя милая окончательно уверится в искренности моих чувств!

Подоспевший к этому времени мистер Уилмот почувствовал немалое облегчение, когда понял, какой опасности избежала его дочь, и охотно дал свое согласие на расторжение брачного договора. Однако когда он узнал, что приданое ее прочно и безвозвратно закреплено за мистером Торнхиллом, досада его была неописуема. Итак, деньгам его суждено было перейти в чужой карман, в карман человека, у которого не было своего состояния. То, что человек этот негодяй, мистер Уилмот перенес с достаточным мужеством, но что у негодяя не оказалось ни гроша за душой — это уже было сверх всяких его сил.

Несколько минут просидел он в горестной задумчивости, пока сэр Уильям не прервал ее.

— Признаться, сударь, — воскликнул он, — я отчасти даже доволен тем, что вас постигло такое разочарование. Неумеренная ваша страсть к деньгам ныне наказана по заслугам. Но хоть дочь ваша и не богата, у нее все же довольно для безбедного существования. Вот перед вами честный молодой воин, он готов взять ее без приданого; они давно любят друг друга, и ради той дружбы, что я питаю к его отцу, я позабочусь о дальнейшем его продвижении. Забудьте же ваше честолюбие, которое ничего вам не доставило, кроме досады, и не отталкивайте счастье, которое само стучится к вам в дверь.

— Сэр Уильям, — отвечал старик, — поверьте, я никогда не оказывал давления на ее чувства и не собираюсь принуждать ее теперь. Если она все еще любит этого молодого человека, я от души желаю ей счастья с ним. У нас, слава богу, еще кое-что осталось, да к тому же ваше покровительство кой-чего стоит. Но только пусть мой старый друг (так он называл меня), пусть он обещает, что даст моей девочке шесть тысяч фунтов, если ему случится вернуть себе свое состояние, и я готов хоть сейчас соединить их руки!

Теперь выходило, что счастье молодой четы зависело от меня, и я охотно согласился на его условие, — оно и нетрудно было при скудости моих надежд!

Тут влюбленные, почти обезумев от счастья, ко всеобщей нашей радости, бросились друг к другу в объятия.

— После всех моих злоключений, — воскликнул Джордж, — такая награда! Право же, это превышает самые дерзкие мои мечты! Получить все блага — и после стольких страданий! Нет, нет, я и в мыслях так высоко никогда не возносился!

— Да, мой милый Джордж, — отвечала его прелестная невеста, — пусть этот негодяй возьмет себе мои деньги; если вам они для счастья не нужны, то мне и подавно. Ах, какая перемена: от самого подлого человека к самому благородному, самому лучшему! Пускай себе пользуется нашим состоянием, я же теперь могу быть счастлива и в нужде!

— Смею вас заверить, — перебил молодой помещик, ухмыляясь, — что и я, в свою очередь, буду очень счастлив, пользуясь теми благами, которые вы так презираете.

— Погодите, сударь! — вскричал тут Дженкинсон. — На это дельце по-всякому можно взглянуть. Что касается состояния этой достойной девицы, то вам от него не достанется и полушки. Прошу прощения, ваша честь, — обратился он к сэру Уильяму, — имеет ли ваш племянник право на приданое мисс Уилмот, если он женат на другой?

— Что за вопрос? — отвечал баронет. — Конечно, не имеет.

— Какая жалость! — отвечал Дженкинсон. — Столько лет мы с этим господином были сообщниками, что я даже питаю к нему нечто вроде дружбы, право! Но как я его ни люблю, а должен сказать, что брачный контракт этот не стоит деревяшки, которой приминают табак в трубке, ибо жених наш женат!

— Лжешь, негодяй! — крикнул помещик, не на шутку оскорбившись. — Никогда ни с одной женщиной не был я обвенчан законным браком!

— С вашего позволения, сударь, — отвечал тот, — вы ошибаетесь. И я надеюсь, что вы как следует отблагодарите вашего честного Дженкинсона за то, что он дарует вам жену; если обществу угодно обождать несколько минут, оно может удовлетворить свое любопытство и увидит ее воочию.

Со свойственным ему проворством он исчез из комнаты, оставив всех нас в полном недоумении.

— Пусть его! — воскликнул помещик. — В чем в чем, а тут он мне повредить не может. Не мальчик я, холостыми выстрелами меня не запугаешь!

— По правде говоря, я в толк не возьму, — сказал баронет, — что там задумал этот малый. Верно, какая-нибудь низкопробная шутка.

— Как знать, сударь, — возразил я, — может, у него и дело на уме. Когда подумаешь, на какие только хитрости не пускался этот джентльмен, чтобы обманывать неопытных девушек, то невольно в голову придет мысль: а ну, как нашлась среди них одна похитрее и сама его провела? Ведь скольких погубил он, сколько родительских сердец разбито из-за позора, которым он запятнал их имена! Я бы нисколько не удивился, если бы кто-нибудь из них… Но, боже! Кого я вижу? Моя дочь? Она жива? Неужто я ее держу в объятиях? Так это она, жизнь моя, мое счастье! Я ведь думал, что потерял тебя навеки, родная моя Оливия, и вот я обнимаю тебя, и ты будешь жить мне на радость!