Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

Так великий человек окончил свою речь среди бури и грома одобрительных возгласов. Последовали тост за тостом. Старик Уардль пил за здоровье мистера Пикквика; мистер Пикквик пил за здоровье старика Уардля, и затем оба они выпили еще по бокалу за долгоденствие достопочтенной праматери семейства. Мистер Снодграс в поэтических выражениях предложил тост в честь мистера Уардля, на что мистер Уардль учтиво отвечал тостом в честь поэта Снодграса. Один из бедных родственников, быстро поднявшись с места, провозгласил здоровье мистера Топмана, и примеру его немедленно последовали два другие родственника, предложившие тост в честь и славу мистера Винкеля. Все веселилось, пило и кричало напропалую до тех пор, пока бедные родственники, нагруженные чересчур избытками заздравного нектара, внезапно не очутились под столом, откуда, не без некоторых усилий, вытащил их мистер Уэллер. Это было сигналом к окончанию веселого утреннего пира.

Чтобы освободиться от влияния винных паров, все гости мужеского пола, по предложению мистера Уардля, предприняли веселую прогулку миль на двадцать от Дингли-Делля. Это произвело ожидаемый эффект, и к обеду все желудки приготовились снова для воспринятия заздравных тостов. Но бедные родственники не могли уже никакими судьбами участвовать ни в прогулке, ни в обеде: их уложили на целые сутки в мягкие постели, и они покоились беспробудным сном. Слуги и служанки продолжали веселиться под непосредственной командой мистера Уэллера; жирный парень ел, пил и спал, сколько его душе было угодно.

За обедом опять веселились все и каждый; но уже никто не проливал радостных слез. Было шумно, игриво и даже поэтически буйно. Затем наступил десерт, а за десертом чай и кофе. Скоро наступил бал — свадебный бал.

Парадной залой на Менор-Фарме была длинная, обитая черными панелями комната с двумя огромными мраморными каминами, украшенными затейливой резьбою в старинном вкусе. На верхнем конце залы, в тенистой беседке, прикрытой со всех сторон остролистником и елкой, заседали два скрипача и один арфист, ангажированные из Моггльтона к этому торжественному дню. На окнах, маленьких столах перед зеркалами и каминных полках стояли серебряные массивные канделябры, каждый о четырех ручках. Свечи горели ярко на потолочной люстре и стенных кенкетах, огонь приветливо пылал в каминах, и веселые голоса, сопровождаемые беззаботным смехом, раздавались из конца в конец. Все было великолепно.

Но особенно содействовал украшению этой торжественной сцены — опять и опять мистер Пикквик, явившийся в собрание без своих штиблет — впервые на памяти его почтенных друзей.

— Ты уж не хочешь ли танцевать, любезный друг, спросил Уардль.

— A что? Разумеется, хочу! — отвечал мистер Пикквик. — Я, как видишь, и нарядился для танцев.

И ученый муж обратил внимание приятеля на свои блестящие шелковые чулки и узенькие башмачки щегольского фасона.

— Как! Вы в шелковых чулках? — возгласил мистер Топман шутливо-любезным тоном.

— Почему же нет, сэр, почему же нет? — возразил мистер Пикквик, круто поворачиваясь к своему сочлену.

— Ну, конечно, я не вижу причины, почему вам не носить шелковых чулок, — отвечал мистер Топман.

— И не увидите, сэр, надеюсь, что не увидите, — сказал мистер Пикквик полусуровым тоном.

Мистер Топман хотел засмеяться; но рассудил, что дело может принять серьезный оборот; поэтому он принял степенный вид и проговорил:

— Хорошие узоры!

— Надеюсь, что не дурны, — отвечал мистер Пикквик, устремив на него проницательный взгляд. — Смею думать, сэр, вы ничего не находите экстраординарного в этих чулках, рассматриваемых с джентльменской точки зрения?

— О, разумеется, ничего, как честный человек, будьте в этом уверены! — отвечал мистер Топман.

С этими словами он поспешил отойти прочь, и физиономия мистера Пикквика мгновенно озарилась лучом радостной улыбки.

— Ну, все ли готово? — сказал мистер Пикквик.

Он красовался впереди с праматерью семейства и, волнуемый нетерпеливым ожиданием, уже сделал четыре фальшивых прыжка.

— Все, дружище, — сказал Уардль. — Начинай.

Скрипки запилили, арфа расходилась, и мистер Пикквик принялся выделывать замысловатую фигуру; но вдруг вся танцующая компания захлопала руками и несколько особ закричали в один голос:

— Остановитесь, остановитесь!

— Что это значит? — спросил мистер Пикквик, продолжая вертеться под мелодические звуки музыкальных инструментов. В эту минуту, казалось, не могла остановить его никакая земная сила.

— Где Арабелла Аллен? — закричали двенадцать голосов.

— Где Винкель? — прибавил мистер Топман.

— Здесь мы, — отвечал этот джентльмен, выплывая из отдаленного угла со своей прекрасной подругой.

Он был красен, но молодая девица с черными глазами была едва ли не краснее своего кавалера.

— Как это странно, мистер Винкель, что вы не потрудились вовремя занять свое место! — сказал мистер Пикквик, угомонившийся, наконец, от своих эксцентрических прыжков.

— Ничего тут странного нет, сэр, — отвечал мистер Винкель.

— Конечно, конечно, извините, сэр, — сказал мистер Пикквик, бросая выразительный взгляд на мисс Арабеллу и ее кавалера.

Но нечего было рассуждать о таких пустяках, потому что арфа и скрипка слишком серьезно принялись за свое дело. Мистер Пикквик, перегибаясь и забрасывая свою голову то направо, то налево, скрестился руками со своей дамой и устремил свой путь на противоположный конец залы, а оттуда к камину, и от камина к дверям, где, в самом разгаре танцевального восторга, он должен был усадить в кресла престарелую праматерь семейства и взять вместо нее другую почтенную старушку, а там еще другую несколько помоложе, а за ней еще и еще другую, уже совсем молодую, которую в скором времени совершенно очаровал он потоком красноречия и остроумных любезностей, превосходящих всякое описание. Все кружилось, вертелось и порхало с увлечением беззаботной молодости, и все удивлялось необыкновенной изворотливости и ловкости ученого мужа, который всем и каждому доказал осязательно-наглядным образом, что истинно великий человек может постигать с одинаковым совершенством и науку со всей ее таинственной глубиной, и танцевальное искусство со всеми его прелестями.

Прежде чем мистер Пикквик утомился, новобрачная чета удалилась со сцены. Затем последовал внизу великолепный ужин, и долго после него веселые гости оставались в столовой, провозглашая заздравные тосты один за другим. Поутру на другой день, когда мистер Пикквик воспрянул от глубокого сна, в голове его возникло смутное воспоминание, что он в откровенной и дружелюбной беседе пригласил накануне к себе в Лондон около сорока пяти особ, для которых обещался устроить роскошный обед в гостинице «Коршуна и Джорджа», — обстоятельство, послужившее для него ясным доказательством, что заздравные тосты содействовали накануне помрачению его мозга.