Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

Мистер Уэллер поклонился.

— Я очень рад, что вы помните свои сыновние обязанности, — сказал мистер Пикквик.

— Я всегда их помнил, — отвечал Самуэль.

— Это делает вам честь, мой друг, — сказал мистер Пикквик одобрительным тоном.

— Я и сам всегда так думал, — сказал мистер Уэллер. — Если, бывало, я в чем имел нужду, то просил о том своего родителя с великим почтением и преданностью. Иногда же брал и сам, из опасения не понравиться своему родителю какой-нибудь неуместной просьбой. Вообще, сэр, я избавил его от многих неприятных хлопот.

— В таком случае, мой друг, вы не совсем правильно понимали свой долг в отношении к отцу, — возразил мистер Пикквик с благосклонной улыбкой.

— По крайней мере, сэр, у меня всегда были честные намерения, как говорил один джентльмен, колотивший свою жену по три раза в сутки за то, сэр, что она была несчастна с ним…

— Вы можете идти, любезный. Ступайте.

— Покорнейше вас благодарю, — отвечал Самуэль, отвешивая низкий поклон.

Через несколько минут мистер Уэллер сидел в своем праздничном костюме наверху дилижанса, ехавшего в Доркин.

В этом предместьи мачеха мистера Уэллера содержала трактир, известный любителям изящного под именем «Маркиз Гренби». Он стоял при большой дороге, был обширен и удобен во всех возможных отношениях, хотя чистота и опрятность отнюдь не принадлежали к числу его отличительных свойств. Перед воротами трактира, на высоком столбе, красовалась огромная вывеска, изображающая голову и плечи джентльмена с раздутыми щеками, одетого в красный кафтан с голубыми обшлагами. Это был портрет достопочтенного маркиза Гренби. На окнах буфета красовались горшки с цветами и разнокалиберные сосуды с жидкостью всех родов и видов. Открытые ставни были изукрашены золотыми надписями, содержавшими красноречивейшие рекомендации прекрасным постелям и превосходным винам первейших сортов. Пестрые толпы крестьян и ямщиков, бродивших вокруг конюшни, служили олицетворенным доказательством доброкачественности эля и крепких напитков, продававшихся за буфетом «Маркиза Гренби». Самуэль Уэллер, по выходе из кареты, осмотрел все эти достопримечательности глазами опытного путешественника и, вполне довольный результатом своих наблюдений, вошел в трактир.

— Что вам угодно, молодой человек? — закричал изнутри пронзительный женский голос, лишь только Самуэль переступил за порот буфета.

По тщательном исследовании оказалось, что голос принадлежал довольно высокой и плотной леди с красными щеками, обличавшими комфорт домашней жизни и совершеннейшее спокойствие духа. Она сидела перед камином и раздувала огонь для приготовления чая. По другую сторону камина, в мягких креслах с высокой спинкой, сидел, выпрямившись в струнку, какой-то мужчина в черном поношенном костюме, бросивший чрезвычайно пристальный взгляд на Самуэля, который, в свою очередь, оглядел его с ног до головы.

Это был красноносый джентльмен с длинной шеей, опухлыми щеками и с глазами, как у гремучей змеи, довольно проницательными, но производившими решительно дурное впечатление. На нем были коротенькие штаны и черные бумажные чулки, довольно грязные и поистасканные, как и все другие части его костюма. Его белый ненакрахмаленный галстук болтался весьма неживописно своими длинными концами по обеим сторонам его наглухо застегнутого жилета; старые бобровые перчатки, шляпа с широкими полями и полинялый зеленый зонтик на китовых усах лежали весьма чинно и уютно на ближайшем кресле, показывая таким образом, что красноносый владелец всех этих вещиц не имел ни малейшего намерения торопиться с выходом из трактира.

От добра добра не ищут, и красноносый джентльмен был бы очень глуп и ветрен, если бы вздумал удалиться от перспективы роскошных благ, рисовавшихся перед его глазами. Огонь горел ярко в камине под влиянием раздувательных мехов, и весело кипел чайник под влиянием мехов и огня. На маленьком круглом столике, накрытом чистой скатертью, стоял поднос, и на подносе были расставлены чайные чашечки и ложечки со включением соблазнительных горячих пирожков, только что вынутых из печи. Перед самым носом джентльмена стоял другой маленький поднос с ананасовым пуншем, в который он временами погружал свои губы, посматривая каждый раз на гостеприимную леди, раздувавшую огонь.

Углубившись в созерцание этой восхитительной сцены, Самуэль Уэллер пропустил мимо ушей первый вопрос краснощекой леди.

— Что вам угодно, молодой человек? — повторила леди, возвысив свой голос. — Что вы стоите, разиня рот?

Мистер Уэллер понял неприличие своего поведения и отвечал вопросительным тоном:

— Старшина дома, сударыня?

— Какой старшина?

— Супруг ваш, сударыня.

— Нет его дома, — отвечала миссис Уэллер, потому что высокая леди с красными щеками носила этот титул после смерти своего первого мужа, мистера Клерка. — Его нет дома, и его не ждут здесь, если вам угодно.

— Стало быть, он уехал сегодня?

— Может быть, уехал, а может, и нет, — отвечала миссис Уэллер, подавая новое блюдо горячих пирожков красноносому джентльмену. — Я не знаю, да и знать не хочу, если хотите. — Прошу покушать, мистер Стиджинс.

Красноносый джентльмен, исполняя желание миссис Уэллер, тут же принялся уписывать пироги с величайшей жадностью.

Уже при одном взгляде на красноносого джентльмена Самуэль Уэллер пришел к вероятному предположению, что это должен быть тот самый пастырь, о котором рассказывал его почтенный родитель. Прожорливость джентльмена возвела эту догадку на степень аксиомы, и мистер Уэллер понял, что, рассчитывая здесь утвердить свою временную квартиру, он не должен медлить ни одной минуты, иначе участие его в роскошном завтраке сделается физически невозможным. Поэтому он сделал несколько шагов к круглому столу, поклонился краснощекой леди и сказал:

— Здравствуйте, матушка. Как ваше здоровье?

— Должно быть, это какой-нибудь Уэллер, — сказала миссис Уэллер, бросая весьма неблагосклонный взгляд на лицо Самуэля.

— Думать надобно, что Уэллер, — отвечал невозмутимый Самуэль, — и я надеюсь, что этот преподобный джентльмен извинит меня, если в его присутствии я засвидетельствую свое нижайшее почтение достойной супруге моего отца.

Это был, так сказать, двухствольный комплимент, означавший, во-первых, что миссис Уэллер была приятная дама и, во-вторых, что мистер Стиджинс имел священническую наружность. Выстрелив таким образом, Самуэль немедленно подошел к своей мачехе и влепил громкий поцелуй в ее красную щеку.

— Отойди от меня, — сказала миссис Уэллер, отталкивая молодого человека.

— Стыдитесь, молодой человек, — сказал красноносый джентльмен.