Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

И в подтверждение этой непреложности мистер Пикквик ударил кулаком по столу.

— Очень хорошо, почтеннейший, очень хорошо, — сказал Перкер. — Вы можете действовать по благоусмотрению.

— Конечно, могу, — поспешно отвечал мистер Пикквик. — Где живет сержант Сноббин?

— В Линкольнской Палате, на Старом сквере.

— Я желаю немедленно видеть его, — сказал мистер Пикквик.

— Видеть сержанта Сноббина! — воскликнул Перкер в припадке величайшего изумления. — Как это можно, почтеннейший! Видеть сержанта Сноббина! Да понимаете ли вы, почтеннейший, что тут нужна особая консультация, требующая значительного времени и даже значительных издержек? Нет, нет, почтеннейший, и не думайте теперь о таком свидании.

Но мистер Пикквик решился непременно настоять на своем, и следствием его настойчивости было то, что не далее как через десять минут адвокат и его клиент благополучно прилетели в контору великого сержанта Сноббина.

Это была довольно просторная комната с огромным письменным столом подле камина, украшенного вычурными фресками. Время и чернильные пятна почти совершенно уничтожили природный цвет материи, покрывавшей стол, но, после тщательного наблюдения, можно было догадаться, что это была первоначально фризовая материя зеленого цвета. На столе валялись многочисленные пачки бумаг, перевязанных красными шнурками, и за столом сидел пожилой конторщик с полными и румяными щеками, обличавшими совершеннейшее состояние его здоровья. Джентльменский вид конторщика и массивная золотая цепь, украшавшая его грудь, свидетельствовали неоспоримо наглядным образом, что контора мистера сержанта Сноббина имела обширнейшую и выгодную практику в юридических делах.

— Сержант у себя в кабинете, мистер Моллард? — спросил Перкер, предлагая свою табакерку к услугам джентльменского носа.

— Да, в кабинете, только он дьявольски занят, мистер Перкер, — отвечал конторщик. — Видите ли, какая тут пропасть бумаг, а он еще не успел подписать ни одной, хотя за юридические консультации мы уже давно получили деньги по всем этим пунктам.

Говоря это, мистер Моллард улыбнулся и запустил в свой нос огромную щепоть табака, как бы в доказательство своих юридических талантов.

— Вот это называется практикой! — сказал Перкер.

— Да, практика не совсем дурная, — сказал самодовольно конторщик, вынимая из своего кармана огромную серебряную табакерку, — от нас беспрестанно требуют мнений и советов.

— И вы, разумеется, излагаете на бумаге?

— Как же иначе? При этом, почтеннейший, должно вам заметить, что мистер Сноббин пишет таким почерком, которого сам черт не разберет, кроме меня. Поэтому я должен всегда переписывать его мнения, а за переписку… вы понимаете? Ха, ха, ха!

— Как не понимать, почтеннейший! — сказал мистер Перкер.

— С таким принципалом, смею сказать, вам не житье, а масленица. Ха, ха, ха!

При этом сержантский конторщик засмеялся опять, но засмеялся втихомолку тем внутренним, безмолвным смехом, который весьма не нравился ученому мужу. Если сердце ваше надрывается от досады и тоски, вы вредите только самому себе; но коли вы смеетесь про себя, втихомолку, такой смех не предвещает ничего доброго вашим ближним.

— Как наши дела с вами, почтеннейший? — спросил Перкер. — Вы за мной не считаете старинного должка?

— Нет, не считаю.

— Жаль, не то я, пожалуй, сию минуту изготовил бы для вас векселек. Впрочем, и то сказать, при такой громаде наличных денег, какая вам нужда заботиться о старых должниках? Ведь у вас, почтеннейший, денег-то куры не клюют. Ха, ха, ха!

Эта выходка, по-видимому, пришлась как нельзя более по вкусу делового человека, и он захохотал опять своим таинственно безмолвным смехом.

— Однако ж, знаете ли что, почтеннейший мистер Моллард, — сказал Перкер, вдруг принимая степенный вид и отводя в сторону конторщика великого юриста, — вы должны уговорить своего принципала, чтоб он согласился теперь принять меня и моего клиента.

— Как! Неужели вы хотите видеть его лично? — воскликнул Моллард.

— Почему же нет, сэр? — подхватил мистер Пикквик, услышавший начало этих совещаний.

— A потому, сэр, что везде и во всем порядочный джентльмен обязан сообразоваться с заведенным порядком, — отвечал мистер Моллард. — Изложите свое дело на бумаге обстоятельно и подробно, и мистер Сноббин в свое время тоже даст вам на бумаге удовлетворительный ответ. Таков порядок юридической консультации. На личное свидание вы отнюдь не должны были рассчитывать, тем более что для мистера Сноббина драгоценна каждая минута.

Мистер Перкер, между тем, бросил довольно строгий взгляд на ученого мужа и сказал многозначительным тоном:

— Я говорил вам, почтеннейший, и теперь повторяю снова, раз и навсегда: всякий порядочный джентльмен, вверяя свое дело адвокату, должен положиться на него во всем, или адвокат не отвечает ни за что. Личное ваше вмешательство здесь неуместно и совершенно бесполезно.

Не делая никаких возражений, мистер Пикквик понурил голову и отправился в противоположный угол.

Прерванное совещание вновь началось между деловыми людьми. Долго беседовали они, нюхая табак и размахивая руками; мистер Пикквик уже не слышал больше ни одного слова, и сущность консультации осталось для него непроницаемой тайной. Моллард, по-видимому, убежденный неотразимыми доказательствами опытного адвоката, согласился, наконец, испросить для него аудиенцию у своего принципала. Он пошел в его кабинет и через минуту, возвращаясь оттуда на ципочках, возвестил Перкеру и мистеру Пикквику, что мистер Сноббин, принимая в уважение обстоятельства дела, соглашается, в виде исключения, дать им аудиенцию на самое короткое время.

Мистер сержант Сноббин был поистасканный джентльмен лет сорока пяти или, может быть, пятидесяти, с желто-бледным лицом и впалыми щеками землистого цвета. Его угрюмые и мутные глаза обличали в нем одного из тех неутомимых тружеников, которые посвящают свою жизнь головоломным кабинетным трудам, сухим, безжизненным, убивающим душу. Лорнет, висевший у него на черной широкой ленте, служил для постороннего наблюдателя несомненным доказательством, что мистер Сноббин был близорук. Волосы были у него чрезвычайно редки и торчали клочками на его голове: это могло зависеть, во-первых, от того, что почтенный юрист не имел привычки заботиться о своей прическе, а во-вторых, от того, что он целую четверть века носил судейский парик, который теперь висел подле него на деревянном гвозде. Следы свежей пудры на воротнике его фрака и дурно вымытый белый галстук, в измятом и скомканном виде торчавший на его шее, свидетельствовали, что мистер Сноббин, по возвращении из суда, еще не успел сделать приличной перемены в своем костюме. Остальные статьи его туалета обличали также высшую степень небрежности и неряшества, свойственных всем великим людям юридической профессии. Деловые книги с ременными застежками, груды бумаг разной величины и разных цветов, письма и конверты всевозможных форматов были разбросаны по всему пространству огромного стола без всякого покушения на комфорт и порядок. Кабинетная мебель страдала от чрезмерной ветхости английской болезнью; дверцы книжных шкафов подернулись плесенью и спокойно гнили на своих заржавелых петлях; пыль на коврах подымалась облаками при каждом шаге; оконные шторы покрылись желтизной от дряхлости и грязи, и вообще все предметы в кабинете делового человека свидетельствовали неоспоримым образом, что мистер сержант Сноббин, погруженный телом и душою в свои головоломные занятия, не обращал ни малейшего внимания на внешние удобства жизни.