Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

Веселость этих джентльменов имеет обыкновенно спокойный и серьезный характер; но по поводу настоящего радостного события каждый из них, оставляя обычное глубокомыслие, решился вести себя нараспашку, предаваясь, без всякого ограничения, душевному разгулу. Пиршество началось громогласными и торжественными тостами в честь главного комиссионера в коммерческом суде, мистера Соломона Пелля, удивившего в тот день извозчичью компанию своими несравненными талантами по юридическому крючкотворству. Наконец, после обильных возлияний, один пестролицый джентльмен в голубой шали сделал предложение, чтобы кто-нибудь из почтенной компании пропел какую-нибудь песню для общей потехи. На это отвечали единодушным требованием, чтобы пестролицый джентльмен сам принял на себя труд развеселить компанию вокальной музыкой, и когда тот отказался наотрез от этого неучтивого требования, последовал разговор весьма шумный и крупный, воспламенивший извозчичьи сердца.

— Господа! — сказал президент пиршества, владелец многих кабриолетов и карет. — Вместо того чтобы расстраивать общую дружбу, не лучше ли попросить нам мистера Самуэля Уэллера сделать одолжение всей компании?

Единодушный говор одобрения утвердил предложение президента.

— Право, господа, я не привык петь в большой компании без аккомпанемента, — сказал Самуэль, — но уж если вы требуете и приказываете, мое горло будет к вашим услугам. Просим прислушать.

И после этого предисловия Самуэль, постепенно возвышая голос, затянул странный романс о том, как некогда разбойник Торпин, герой народных английских преданий, остановил на большой дороге карету одного епископа, как завладел его кошельком и как, наконец, всадил пулю в лоб неосторожному кучеру, который, спасаясь от разбойника, погнал своих лошадей в галоп. Песня отзывалась с большим неуважением об этом вознице.

— Утверждаю, господа, что здесь скрывается личная обида кучерскому сословию, — сказал пестролицый джентльмен, прерывая Самуэля на последней строфе. — Я хочу знать, как звали этого кучера.

— Имя его осталось в неизвестности для потомства, — отвечал Самуэль, — в его кармане не отыскалось визитной карточки.

— A я утверждаю, что такого кучера никогда не было и не могло быть на свете и что эта песня клевета на нашего брата! — возразил пестролицый джентльмен.

Это мнение, нашедшее отголосок во всей компании, произвело сильный и жаркий спор, который, к счастью, окончился без дальнейших последствий прибытием мистера Уэллера и мистера Пелля.

— Все обстоит благополучно, Сэмми, — сказал мистер Уэллер.

— Констебль будет здесь в четыре часа, — сказал мистер Пелль. — Тем временем, надеюсь, вы не убежите, сэр, — э? Ха, ха, ха!

— Подожду, авось к той поре умилостивится мой родитель, — отвечал Самуэль.

— Ну, нет, от меня уж нечего ждать никакой пощады, — сказал мистер Уэллер старший, — я не потворщик расточительному сыну.

— Взмилуйся, старичина: вперед не буду.

— Ни-ни, ни под каким видом! — отвечал неумолимый кредитор.

— Дай отсрочку хоть месяца на два: заплачу с процентами, — продолжал Самуэль.

— Не нужно мне никаких процентов, — отвечал мистер Уэллер старший, — сейчас денежки на стол или пропадешь в тюрьме ни за грош.

— Ха, ха, ха! — залился Соломон Пелль, продолжавший за круглым столом высчитывать судебные издержки в пользу своего кармана. — Вот это потеха, так потеха! Хорошенько его, старик, хорошенько! Проучить молодца не мешает. Вениамин, запишите это, — с улыбкой заключил мистер Пелль, обращая внимание мистера Уэллера на итог вычисленной суммы.

— Благодарю вас, сэр, благодарю, — сказал стряпчий, принимая из рук мистера Уэллера несколько запачканных ассигнаций. — Три фунта и десять шиллингов, и еще один фунт да десять — итого пять фунтов. Премного вам обязан, мистер Уэллер. Сын ваш прекраснейший молодой человек, и такие черты в его характере достойны всякой похвалы, — заключил мистер Пелль, завязывая свой судейский портфель и укладывая ассигнации в бумажник.

Перед появлением констебля Самуэль приобрел такое благорасположение во всей честной компании, что все единодушно и единогласно вызвались сопровождать его до ворот Флита. В назначенную минуту истец и ответчик пошли рука об руку; впереди их — констебль, а восемь дюжих кучеров замкнули их в арьергарде. На перепутьи вся компания остановилась на некоторое время в кофейной адвокатского суда, и потом, когда окончательно выполнены были все судебные формы, процессия тем же порядком продолжала свой путь.

В улице, где стояла тюрьма, произошла небольшая сумятица по поводу упорного намерения восьмерых джентльменов идти рядом с мистером Самуэлем, и тут же принуждены были оставить пестролицого джентльмена, вступившего в боксерское состязание с разносчиком афиш. За исключением этих мелких приключений, шествие совершилось благополучно. Перед воротами Флита вся компания дружески рассталась с арестантом.

Переданный таким образом на руки темничных стражей, к неимоверному изумлению Рокера и даже флегматического Недди, мистер Уэллер младший, по совершении обычных церемоний в тюремной конторе, отправился прямо к своему господину и постучался в двери его комнаты.

— Войдите! — откликнулся мистер Пикквик.

Самуэль вошел, снял шляпу и улыбнулся.

— Ах, это вы, мой друг! — воскликнул мистер Пикквик, очевидно обрадованный прибытием своего скромного друга. — Добрый товарищ, я не имел намерения нанести оскорбление вашей деликатности вчерашним разговором. Кладите шляпу, Самуэль: я объясню вам подробнее свои намерения.

— Нельзя ли после, сэр?

— Как после? Отчего же не теперь? — спросил мистер Пикквик.

— Теперь оно, знаете, не совсем удобно, сэр.

— Почему же?

— Потому что… — проговорил Самуэль, запинаясь.

— Да что с вами? — воскликнул мистер Пикквик, встревоженный несколько застенчивостью своего слуги. — Объяснитесь скорее.

— Вот видите, сэр, — отвечал Самуэль, — мне тут надобно исправить кой-какие делишки.

— Это что еще? Какие у вас могут быть дела в тюремном замке?

— Да так… особенного ничего нет, сэр.

— А! Ничего нет особенного? В таком случае, вы можете меня выслушать, Самуэль.

— Нет, уж не лучше ли, сэр, когда-нибудь в другой раз… на досуге.

Озадаченный мистер Пикквик раскрыл глаза, но не сказал ничего.

— Дело в том, сэр… — начал Самуэль.

— Ну?

— Мне вот, сэр, не мешает наперед похлопотать насчет своей койки, прежде чем примусь я здесь за какую-нибудь работу.

— О какой это койке говорите вы? — вскричал мистер Пикквик с величайшим изумлением.

— О собственной своей, сэр, — отвечал Самуэль, — я арестант. Меня заключили сюда за долги, по закону и судебной форме.