Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

Когда, наконец, приступлено было к окончательному отбору голосов и поднятию рук, огромное большинство, как и следовало ожидать, осталось на стороне достопочтенного Самуэля Сломки, который и был торжественно провозглашен представителем итансвилльских граждан. Сыграли еще раз фантазию на огромном колоколе, городской мэр надел шляпу, и народные толпы хлынули во все стороны, оглашая воздух залпами дружных восклицаний.

Во все время отбирания голосов город находился в сильно возбужденном состоянии. Все, что дышало итансвилльским воздухом, старалось вести себя в самом либеральном и просвещенном смысле. Подлежащие акцизу продукты продавались по замечательно дешевой цене во всех публичных местах. Для удобства голосующих прохлаждающие и горячительные напитки были выставлены на самых улицах; но, несмотря на такую предусмотрительную меру, многие изобретатели, почувствовав от утомления кружение головы, повалились на тротуаре и не могли заявить свое мнение, которого из кандидатов они предпочитают. Мистер Перкер в этот день выказал во всем блеске свои удивительные способности. Для успеха своего доверителя он пустил в ход всевозможные средства. В числе избирателей, стоявших на стороне мистера Фицкина, было несколько решительных патриотов, которых, казалось, нельзя привлечь никакой приманкой. Но мистер Перкер сумел залучить к себе этих рассудительных почтенных джентльменов и, после часовой с ними беседы, убедил их в талантливости своего клиента, и они подали голос за мистера Сломки. Злые языки утверждали, что мистер Сломки обязан своим избранием единственно ловкости своего пронырливого агента, а никак не своей популярности; но, конечно, это говорилось из зависти.

Мы очень рады, что имеем теперь полную возможность вынырнуть из бурного омута политического бытия на правильный свет обыкновенной домашней жизни. Муж совета и разума, мистер Пикквик в тесном и строгом смысле слова отнюдь не мог быть ни синим, ни желтым человеком среди итансвилльских граждан; однако ж, зараженный в значительной степени энтузиазмом редактора «Синицы», он посвящал почти все свое время философическому исследованию шумных прений, описанных нами в предыдущей главе этих «Записок». И в то время, как он был погружен в эти прения, мистер Винкель посвящал все свои досуги приятнейшим прогулкам и загородным выездам с миссис Потт, пользовавшейся всяким удобным случаем для отвлечения от однообразной и скучной жизни, на которую она постоянно жаловалась в присутствии своего супруга.

Треси Топман и мистер Снодграс, разлученные со своими друзьями, вели совершенно противоположный образ жизни. Не принимая почти ни малейшего участия в общественных делах, они должны были изворачиваться собственными средствами в гостинице «Павлин», предоставлявшей к их услугам китайский бильярд в первом этаже и отлично устроенные кегли на заднем дворе. В глубокие тайны этих увеселительных упражнений посвятил их мало-помалу мистер Самуэль Уэллер, знакомый в совершенстве со всеми особенностями трактирных забав. Таким образом, время проходило для них довольно быстро, и они совсем не знали скуки, несмотря на постоянное отсутствие глубокомысленного мужа, погруженного в политические соображения в доме редактора «Синицы».

В особенности вечером «Павлин» развертывался во всей своей славе и представлял такие наслаждения, при которых друзья наши постоянно отказывались от любезных приглашений многоученого мистера Потта. Вечером «коммерческая зала» этой гостиницы вмещала в себе разнообразные характеры и нравы, представлявшие мистеру Топману огромное поприще для наблюдений, мистеру Снодграсу обширнейшее поле для поэтических наслаждений вдохновительного свойства.

Коммерческая зала в гостинице «Павлин» отличалась в своем устройстве необыкновенной простотой. Это была чрезвычайно просторная комната, с огромным дубовым столом посередине и маленькими дубовыми столами по углам; дюжины три разнокалиберных стульев и старый турецкий ковер на полу довершали ее мебель, имевшую, вероятно, изящный вид в былые времена. Стены были украшены двумя географическими картами с подробным изображением столбовых и проселочных дорог; в углу, направо от дверей, висели на деревянных крючках шинели, сюртуки, шляпы и дорожные шапки. На каминной полке красовалась деревянная чернильница с двумя иссохшими перьями, облаткой и закоптелым куском сургуча, счетная книга и смертные останки форели в стеклянном гробу. Атмосфера благоухала табачным дымом, сообщавшим довольно тусклый свет всей комнате и особенно красным занавесам, предназначавшимся для украшения окон. На буфете картинно рисовались в общей группе две-три соусницы, пара кучерских седел, два-три кнута, столько же дорожных шалей, поднос с вилками и ножами и одна горчичница.

Вечером после окончания выборов мистер Топман и мистер Снодграс заседали в этой зале за дубовым столом вместе с другими временными жильцами «Павлина», собравшимися отдохнуть от своих дневных занятий. Все курили и пили.

— Господа, — сказал здоровенный и плотный мужчина лет сорока с одним только чрезвычайно ярким черным глазом, из-под которого моргало плутовское выражение остроумия и шутки, — господа, все мы народ добрый, честный и умный. Предлагаю выпить по бокалу за общее здоровье, а сам пью, с вашего позволения, за здоровье Мери. Не так ли, моя голубка, а?

— Отвяжитесь от меня с вашим здоровьем, — сказала трактирная девушка с притворно сердитым видом.

— Не уходите, Мери, — продолжал одноокий джентльмен, удерживая ее за передник.

— Отстаньте, говорю вам, — сказала служанка, ударив его по руке, — туда же вздумал волочиться, прыткий кавалер: знал бы сверчок свой шесток.

— Ну, так и быть, уходите, сердитая девушка, — сказал одноокий джентльмен, посматривая вслед за уходившей служанкой. — Я скоро выйду, Мери, держите ухо востро.

Здесь он принялся моргать на всю честную компанию, к восторженному наслаждению своего соседа, пожилого джентльмена с грязным лицом и глиняной трубкой.

— Подумаешь, право, как странны эти женщины, — сказал грязнолицый сосед после короткой паузы.

— Что правда, то правда, — подтвердил краснощекий джентльмен, выпуская облако дыма.

Последовала затем продолжительная пауза.

— Есть на этом свете вещицы постраннее женщин, — сказал одноглазый джентльмен, медленно набивая свою пенковую трубку.

— Женаты ли вы? — спросил грязнолицый сосед.

— Не могу сказать, что женат.

— Я так и думал.

Здесь грязнолицый джентльмен принялся выделывать веселые гримасы, к неимоверной радости другого джентльмена с вкрадчивым голосом и сладенькой физиономией, который считал своим непременным долгом соглашаться со всеми вообще и с каждым порознь.