Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

— Где же мистер Потт? — спросила миссис Львица Гонтер, собирая вокруг себя знаменитых львов.

— Здесь я, сударыня, — отвечал редактор, выходя из отдаленного конца павильона. Без этого приглашения хозяйки он рисковал остаться голодным на весь день.

— Почему вы к нам не придете? — продолжала миссис Львица Гонтер.

— Пожалуйста, не беспокойтесь о нем, — сказала миссис Потт любезным тоном, — вы напрасно принимаете на себя лишние хлопоты, миссис Гонтер. — Ведь тебе хорошо там, мой милый, не правда ли?

— Очень хорошо, мой ангел, — отвечал несчастный Потт, сделав кислую гримасу.

Бедный супруг! Повелительный взгляд миссис Потт уничтожил мгновенно его могущество и силу, и орудие казни, которое он держал в своих руках, становилось теперь ничтожной игрушкой в присутствии повелительной супруги.

Миссис Львица Гонтер бросала вокруг себя торжественные взгляды. Граф Сморльторк погружен был в созерцание роскошных блюд; мистер Топман усердно угощал раковым салатом знаменитых львиц, обнаруживая высокую степень грациозности, столь свойственной испанским бандитам; мистер Снодграс, искусно отстранив молодого джентльмена, поставлявшего критические статьи для итансвилльской «Синицы», объяснял патетические места молодой красавице, заведывавшей стихотворным отделом на страницах «Синицы»; мистер Пикквик любезничал и насыщался, занимая одно из самых почетных мест подле самой хозяйки. Отборный кружок был, по-видимому, сформирован вполне, и не было недостатка ни в одной особе; но вдруг, к общему изумлению, мистер Лев Гонтер, стоявший до сих пор у дверей, — его обязанностью всегда было стоять у дверей, — бойко выступил на сцену и проговорил суетливым тоном:

— Фиц-Маршал, душенька, Фиц-Маршал…

— Ах, как это кстати! — сказала миссис Львица Гонтер. — Поторопись, мой друг, очистить дорогу для мистера Фиц-Маршала. Пусть он идет прямо к нам: мне надобно побранить мистера Фиц-Маршала за его слишком поздний визит.

— Раньше не мог, миссис Гонтер, — отвечал голос из толпы, — тьма народу… комната битком… запыхался, устал… пробираюсь.

Нож и вилка выпали из рук президента Пикквикского клуба. Он взглянул через стол на бандита в зеленой куртке: мистер Топман дрожал как в лихорадке и смотрел с таким отчаянным видом, как будто земля готова была расступиться под его ногами.

— Уф! — продолжал мистер Фиц-Маршал, пробираясь сквозь густую толпу турок и всадников, отделявших его от стола, где сидели знаменитейшие львы. — Дьявольский раут!.. Вытерли, выгладили, выутюжили… ни морщинки на мундире, лучше всякой прачки… Ха, ха, ха! Странный каток… истерся… гладок, как налим… уф!

Продолжая стрелять этими и подобными стенографическими сентенциями, молодой человек в костюме флотского офицера подошел к столу, и озадаченные пикквикисты увидели перед собой мистера Альфреда Джингля.

Лишь только взял он и пожал протянутую руку миссис Львицы Гонтер, глаза его столкнулись с пылающими очами президента Пикквикского клуба.

— Скверный анекдот! — воскликнул мистер Джингль. — Совсем забыл… ждет почтальон… надо расквитаться… сейчас ворочусь.

— Зачем вам беспокоиться самим? — перебила миссис Львица Гонтер. — Предоставьте этот труд лакею или, всего лучше, моему мужу.

— Нет, нет… лучше сам… мигом назад.

И с этими словами мистер Джингль снова исчез в густой толпе.

— Позвольте спросить вас, миссис Гонтер, — сказал взволнованный мистер Пикквик, выдвигаясь из-за стола, — кто этот молодой человек и где он живет?

— Мистер Фиц-Маршал, единственный представитель древнего и знатного рода, — отвечала миссис Львица Гонтер, — мне будет очень приятно познакомить вас, мистер Пикквик. Граф будет от него в восторге.

— Да, да, — поспешно проговорил мистер Пикквик, — но где он живет?

— Он остановился в Бери, в гостинице «Вестник».

— В Бери?

— Да, за несколько миль от Итансвилля. — Что с вами, мистер Пикквик? Надеюсь, вы не думаете оставить нас так скоро?

Но, прежде чем миссис Львица Гонтер кончила свою речь, мистер Пикквик, задыхаясь от внутреннего волнения, погрузился в густую толпу и благополучно вышел в сад, где через несколько минут присоединился к нему мистер Топман.

— Наглец! Негодяй! — говорил мистер Пикквик.

— Делать нечего теперь, — сказал мистер Топман, — ушел!

— Я буду преследовать его!

— Преследовать! Где?

— В Бери, — отвечал вполголоса мистер Пикквик. — Почем знать, какой злой умысел лежит теперь на его душе? Он обманул почтенное семейство, и мы отчасти были невинной причиной его бессовестной проделки. Мой долг — отнять у него средства вредить своим ближним. Я обличу негодяя, обезоружу, уничтожу, разорву. Самуэль! Где мой слуга?

— Здесь, сэр, перед вашей особой, как лист перед травой, — откликнулся мистер Уэллер, выплывая из-за ближайшей палатки, где он философствовал за бутылкой мадеры и голландским сыром, — здесь, сэр, ваш слуга, гордый титулом и почетом, как говаривал Живой Скелет 4 , когда глазели на него праздные зеваки.

— Следуй за мной, — сказал мистер Пикквик, устремив пристальный взгляд на Самуэля. — Топман, вы можете приехать в Бери, когда получите от меня письмо. До свидания.

Все убеждения и просьбы оказались бесполезными: мистер Пикквик был разгневан, и душа его алкала мести. Мистер Топман принужден был воротиться один в парадный павильон. Через час его мрачные воспоминания совсем рассеялись и потонули в бутылке шампанского.

Мистер Пикквик и Самуэль Уэллер, заседая на империале дилижанса, подвигались к городу Бери.

Никогда в целом году природа не обнаруживает, на мой взгляд, таких прелестей, как под конец лета, с последних чисел июля до первых сентября. Весна прекрасна, спору нет, май лучезарен и цветущ; но красота весны возвышается ее контрастом с опустошительной зимой. Август отнюдь не имеет таких выгод. Наступает он, когда перед нашим физическим и умственным взором рисуются зеленые поля, лазурь неба и пахучие цветы, когда снег и лед, плаксивый ветер, буря и свирепые морозы совсем удалились от наших воспоминаний, как будто суждено им навсегда исчезнуть с лица земли: и при всем том очарователен август месяц! Огороды и поля смутно жужжат суетливым шумом труда; деревья тяготеют под толстыми гроздьями плодов, склоняющих к земле их длинные ветви; сжатый хлеб, грациозно складенный в снопы, волнующиеся при каждом переливе света, окрашивает весь ландшафт золотистым цветом, какая-то сладостная нега распространяется в атмосфере над всей землей, и это успокоительное влияние распространяется даже на крестьянские телеги, заметные только для глаз на сжатой ниве, но которых не может слышать ухо вследствие их медленного движения по ровной и мягкой почве.