Сигрид Унсет - Мадам Дортея

— Скажите, где мне взять чистые простыни?.. Сейчас я принесу воды, немного обмою, вас и вам сразу станет легче…

— Переменить простыни? А это не опасно? Марта говорит…

— Бабьи выдумки! — Дортея пыталась говорить весело и властно. Но сердце у нее сжималось от страха — она не знала, что делать. Послать за Мадсом Ульсеном, чтобы он пустил больной кровь? Она и так, должно быть, потеряла много крови, хотя кровопускание могло бы уменьшить ее отеки…

Мария Лангсет пробормотала, что у них едва ли найдутся чистые простыни, — в доме капитана не было многих самых необходимых вещей, и ей часто приходилось пользоваться своими собственными. Да, да, это ее сундук стоит там у двери. Мария жалобно всхлипнула.

Под стопками сорочек, ночных кофточек и шейных косынок, рулонами тика и аккуратно сложенными пикейными одеялами Дортея нашла наконец связку полотенец из диагонали и нарядных льняных простыней с прошивками. Она раскинула их на стульях, чтобы они немного проветрились.

— Мое приданое!.. Боже мой, мне его так жалко! Разве могла я подумать, когда шила эти простыни, для чего они понадобятся… — Мария заплакала.

— Простыни можно выстирать, и они станут, как новенькие. Надо пользоваться тем, что есть, нельзя же вам лежать в грязной постели.

Она должна сделать хотя бы то, что можно. Дортея достала из-под кровати ночной горшок и прикрыла его полотенцем.

— Нет, нет, мадам Теструп, вы не должны этого делать!..

— Не вижу здесь никого, кто бы мог это сделать, кроме меня! — Гневно вскинув голову, Дортея вышла из комнаты.

Капитан Колд стоял на галерее. Он повернулся к Дортее, словно хотел что-то спросить у нее, но, увидев, что она несет под фартуком, покраснел как рак и отвернулся.

В пустой кухне на лежанке сидела, сгорбившись, Марта Фаллет. Она спала, посвистывая носом. Дортея растолкала толстую старуху:

— Возьми это и вылей. И принеси мне два кувшина воды.

Марта ответила, что работник занят сейчас на поле.

— Ну так принеси сама!

Большой котел был заполнен наполовину, вода в нем была чуть теплая. Дортея передвинула его поближе к жару и раздула угли. Пока она, сидя на корточках, раздувала огонь, ей вспомнилась виденная однажды картина — на опушке леса сидели темные фигуры, женщина в черном, стоя на коленях, пыталась разжечь сырые дрова… В голове Дортеи всплыло имя, которое она мысленно часто повторяла в эти дни. Сибилла… Сейчас она, верно, находится где-то в другом конце долины…

Поднявшись снова на галерею с кувшином теплой воды, она прямо подошла к капитану:

— Скажите, капитан Колд, вы не знаете, Сибилла и ее люди еще в Осерюде? Мы могли бы позвать ее…

— Сибиллу? — Он испуганно взглянул на нее.

— Да. У нас есть повод, проверим, правду ли говорят о ее необычном даре исцелять больных.

— Я не думаю… — Он был смущен. — Вы всегда так презрительно отзывались о всяких суевериях…

— Да, но сейчас я просто не знаю, что делать. Наша повитуха, — Дортея вздрогнула, вспомнив о ней, — наверняка помогла умереть не одной женщине за те годы, что она пользует рожениц. Я сама однажды прибегла к ее помощи, и этого было достаточно! Фельдшер Ульсен может, без сомнения, вытащить зуб и пустить кровь, но… — Она пожала плечами. — Можно пригласить доктора из Христиании, но на это уйдет не меньше двух дней, и, кто знает, не будет ли уже поздно. Если вы сейчас же отправитесь в Осерюд, вы, возможно, еще застанете там Сибиллу и тогда успеете привезти ее домой еще до полуночи. Поверьте мне, мы не должны терять ни минуты!

— Неужели все так плохо?..

— Сейчас я сделаю для Марии то, что могу, и поеду домой. Мне надо взять там кое-какие вещи и предупредить домашних, что я останусь у вас на ночь. Карл может поехать с нами, и Грете тоже — нельзя, чтобы она спала вместе с больной Марией. Сделайте то, о чем я вас прошу, капитан, как-никак, а вы виновник мучений бедной девушки.

Капитан Колд хотел горячо возразить ей, но Дортея взяла кувшин с водой и ушла к Марии.

С помощью того, что нашлось под рукой, она, как могла, вымыла Марию и попросила служанку, которую уже видела в зале, посидеть с больной йомфру Лангсет, пока она сама не вернется обратно. Потом поспешила вниз за детьми.

Клаус принес мешок с книгами и хотел положить его в коляску.

— Маменька, что это у вас здесь?

Корзина с картофелем!

— Пусть она стоит там, мой мальчик.

Вид этой корзины окончательно огорчил Дортею. Бедный картофель, которым теперь уже никто не воспользуется, превратился в ее расстроенном воображении в картину бессмысленно расточаемых даров — здоровья и благополучия, порядка и надежности, душевного покоя, счастья и даже самой жизни. Она подобрала юбки и побежала через двор.

— Бертель, Карл! Бертель, Карл! Где же вы? — громко кричала она, с трудом сдерживая слезы.

Она с трудом нашла их. Они лежали ничком на пригорке за кузницей и разглядывали хрупкие ростки, выглядывавшие из земли. Узнав, что Карл едет с ними в Бруволд и останется там на ночь, они запрыгали от восторга и захлопали в ладоши. Дортея усадила их в коляску.

Грете она так и не нашла. Ну да ладно…

Вожжи она отдала Клаусу. За всю дорогу домой мальчик не сказал ни слова, он был смущен, и ему было не по себе. Дортея не собиралась помогать ему. Она понимала, что не по своей вине он попал в эту неприятную и не совсем красивую историю. Она была сердита, но вместе с тем необходимость действовать отвлекла ее от собственного горя и забот, и это принесло ей облегчение, даже гнев оказался для нее благотворным после опустошающей душу безнадежности последних недель.

Так мать и сын всю дорогу хранили гробовое молчание.

Когда она вернулась обратно в Фенстад, солнце уже скрылось за горой. С болота плыл белый туман и стлался на лежавших в низине полях. На юго-западе над лесом взошел золотистый, как мед, серпик луны.

Теперь на кухне было людно. В плите весело горел огонь, и Марта Фаллет, придя в себя настолько, насколько было в ее силах, что-то рассказывала обитателям усадьбы — Дортея предположила, что разговор шел о состоянии здоровья экономки. Мягко, но решительно она выставила всех за дверь и занялась приготовлением своих снадобий.

В комнате больной стоял сумрак — свет шел лишь из одного маленького оконца. Но Дортея сразу увидела, что у Марии сильный жар. Ее темные, блестящие глаза были открыты, она стонала и бредила. Служанка, которой было поручено ухаживать за больной, сказала, что жар у йомфру Марии усилился вскоре после отъезда мадам Дортеи. Эта служанка — ее звали Магнилле — производила впечатление разумной девушки. Дортея поняла, что во всем доме она может положиться только на нее.

Маленькая Грете снова оказалась в кровати Марии. Она сладко спала в этом зловонном и влажном от пота гнезде.