Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

Один сын владельцев лавчонки жил в Америке и посылал им деньги. Двое других сыновей остались в деревне, чтобы помогать родителям, и все окрестные девушки мечтали выйти за них замуж. Мужчины говорили о детях лавочников с презрительной насмешкой: это были отъевшиеся, драчливые парни. Висента торжествовала, когда в дни престольного, праздника ее старшая дочь стала невестой одного из этих парней. На третий год, дождливый и плодородный, они поженились.

После этой свадьбы махорера узнала, какая зависть окружает ее. Зависть, притаившаяся в глубине всех этих убогих домишек, тлевшая в глазах всех их обитателей.

Может быть, из-за сплетен, ходивших по деревне, свойственники всегда сторонились Висенты. Они считали, что их сын мало что приобрел, приведя в дом ее дочь, эту девушку со свежими губами и большими черными глазами.

Висенте передавали их слова, а она улыбалась. Ее дочь живет припеваючи. Толстеет себе в магазинчике, за прилавком, — просто загляденье. И что с того, если ей не дают повидаться с дочерью? Дочери хорошо. Что с того, если свойственница едва здоровается с Висентой и не зовет ее к себе? У Висенты был для нее неплохой сюрприз. Вторая дочка росла еще более красивой, ей было уже пятнадцать лет, и Висента знала то, о чем свойственники не догадывались. Она знала, что их второй сын сохнет по ее дочери.

Все шло хорошо. Вода, которую нашли на участке Висенты, привлекла к ее земле новых покупателей. В то время махорера ходила иногда в ближайшее селение, где была церковь, чтобы посоветоваться со священником о своих делах. Она вела их спокойно и хитро. Теперь она крепко стояла на ногах.

Висента забрала младшую дочь от хозяев и держала ее дома. Говорили, что она покупает в приданое всевозможные ткани и что дочка сама вышивает их. Говорили, что Висента растит ее, как сеньориту, и что это плохо кончится. Висента не мешала людям болтать. Ей нравилась бойкость ее девочки, ее веселый нрав и то, как смело она кокетничала с этим хмурым сыном лавочника, похожим на бандита. Он не решался поговорить с ней всерьез, наверное, боялся рассердить родителей. Она тоже делала вид, что ничего не замечает. Висента жила интересами дочки. Больше всего ей хотелось, чтобы девочка была довольна. И в один из дней, когда дочка сказала: «Пойдем завтра на гулянье, я хочу потанцевать», — она согласилась.

В соседнем селении готовился праздник. Туда приедут даже молодые сеньоры из Пуэрто-де-Кабрас потанцевать с деревенскими девушками и со всеми наравне заплатят, сколько полагается, чтобы попасть на танцы. Дочка Висенты, радостная, возбужденная, принялась готовить праздничный наряд. Но у матери зародилось недоброе предчувствие.

— Смотри, он все грозится. Будь осторожна.

— А мне какое дело? Он мой жених, что ли?

— Ну, хорошо.

При взгляде на дочку у Висенты становилось весело на душе. Когда она рассказывала Тересе о своей дочери, ей казалось, что девочка снова стоит у нее перед глазами — тоненькая, со свежим личиком, с большими глазами и нежными руками вышивальщицы. Приятно было смотреть на нее. Ходила она, высоко подняв голову, покачивая бедрами и скромно опустив глаза. Висента любила глядеть на нее и знала, что другие женщины завидуют ей.

В день праздника они вышли из дому еще затемно, чтобы не обжечься на утреннем солнце. Висента хорошо помнила тот день. Остановились они в соседнем селении у одного родственника.

Мужчины начали пить с самого утра, как только из церкви на улицу вышла процессия. Год был урожайным, и ром лился рекой. Головы у всех шли кругом. Деревня была полна мужчин. Пришли пастухи из внутренних районов острова; долгие месяцы они пасли скот вдали от деревень и, отвыкнув от женщин, горящими глазами провожали каждую женскую фигуру; пришли крестьяне и несколько молодых подгулявших сеньоров из города. На улицах, разгоряченные, уже опьяневшие, мужчины бренчали на гитарах и горланили песни. Женщины за окнами, опустив глаза, довольно посмеивались.

Висента тоже была довольна. В молодости она была суровой, нелюдимой, не любила развлечений, но теперь при взгляде на дочку она чувствовала запоздалое кипение крови. Ей казалось, будто тело ее пробуждается я молодеет, как старый ствол, который вдруг пустил зеленые побеги. Она жила юностью своей девочки. Она ходила за ней тенью, готовая защитить в любую минуту.

Вечером на танцах нечем было дышать; Висента сидела у стены и курила, тело ее пылало жаром; мелодичными гортанными выкриками она подбадривала музыкантов.

В квадратной комнате не было никакой вентиляции. Все пожилые солидные женщины, как и Висента, сидели вдоль стен. Оставалось только место для музыкантов и посредине, на утоптанном земляном полу, — пространство для танцующих. Побеленные стены были расписаны синькой и украшены бумажными гирляндами в мушиных следах. Над музыкантами — гитаристами и тимплистами — висело зеркало, обтянутое розовым тарлатаном. Когда оканчивался танец, женщины выпивали по стаканчику анисовой настойки и ели медовую нугу. Мужчины и старухи предпочитали ром.

Кавалеры менялись после каждого танца. Заплатив деньги за вход, принимались танцевать, а между тем у дверей образовывалась новая очередь. Два дюжих парня с дубинками следили за порядком.

Тот, кто не пережил этого сам, не может представить себе, что чувствует молодежь на таких деревенских праздниках. Мужчины, чисто выбритые, в свежих рубашках, которые вскоре намокают от пота. Женщины напудренные, увешанные всеми своими украшениями, разряженные, точно куклы. Чтобы не запачкать платье партнерши, учтивые кавалеры, беря дам за талию, подкладывают носовой платок под свою потную руку. В воздухе стоит запах вина и разгоряченных тел, пыль и духота, а музыка наяривает все неистовее, перемешивая и вертя в тесноте танцующие пары.

Висента смотрела, как ее дочка танцует то с одним, то с другим. Она услышала чье-то неодобрительное замечание и тут же ответила на него:

— Ухватилась за городского? Ну и что с того? Может, скажете, у нее есть жених, чтобы запрещать ей?

— Нет и не будет.

— А вам-то откуда знать?

Висента, наверное, вцепилась бы соседке в волосы, стала бы кусаться и царапаться. Но в этот миг какая-то женщина, охваченная безумием танца, закатив глаза, упала на землю в истерике, и это, к счастью, отвлекло внимание спорящих: над упавшей склонились возбужденные, жадные лица.

— А ну-ка, люди, давайте сюда чей-нибудь башмак. Башмак! Скорее!

Запах башмака привел женщину в чувство: припадок кончился раньше, чем ее вывели на улицу. Снаружи чистый жаркий воздух, а также шутки мужчин, ожидавших у дверей своей очереди, окончательно встряхнули ее.

Женщины плясали без передышки, а их кавалеры менялись, становясь все более возбужденными, сумрачными или шумливыми от выпитого рома. На празднике вместе со всеми веселились двое городских. Из девушек самым большим успехом пользовалась дочка Висенты, широкобедрая, с тонкой талией.