Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

На следующий день, однако, от ее гостеприимства не осталось и следа. Она встретила гостей с недовольной физиономией и потом постоянно придиралась к ним.

Марта хотела, по крайней мере, объяснить родственникам, что люди, если не у них в доме, то вообще на острове, радушные. Но гости избегали ее.

Наконец разразилась семейная буря, и с тех пор Марта окончательно поняла, что осталась совершенно одна на свете. Это странное, настойчивое чувство никогда уже больше не покидало ее.

Перед обедом Пино и Хосе, как обычно, ссорились из-за денег.

— Так нечего было сажать себе на шею этих бездельников, которые только и делают, что перемывают мне косточки…

Слова Пино долетели в столовую со второго этажа. Все услышали их. И все сделали вид, что ничего не случилось.

Когда за столом Даниэлю подали на десерт вызывающих размеров чашку с гоголем-моголем, Пино пустилась в рассказы о том, как она работала с молодых лет и своими руками зарабатывала себе на хлеб, в отличие от некоторых, кому работа не по нутру.

Хосе сидел с невозмутимым видом и, по обыкновению, ел за четверых.

— Я никогда никому не была в тягость, — подчеркнула Пино.

При всеобщем молчании Даниэль попросил у Марты солонку. Он уже научился сдерживать клекот в присутствии Хосе, который испепелял его взглядом.

— Ведь есть же такие белоручки, вроде Марты, которые и чулок себе не заштопают. Им бы только все книжки читать, а если дело обернется плохо, то они отправятся к родным и будут жить на всем готовом.

— Если это говорится ради нас, — сказала Матильда, — то тут все зависит от твоего мужа. Даниэль свободно владеет английским и мог бы работать у Хосе в конторе. Хосе говорил как-то, что ему нужны люди. Мы даже предпочли бы жить в городе, независимо от вас.

— Ну еще бы, здесь к вам так плохо относятся…

— Ради бога, дорогая Пино! Никто этого не говорит. Не спорьте… Ради бога! То, что вы сделали для нас…

Матильда, не обращая внимания на Даниэля, нетерпеливо продолжала:

— Нам во Франции жилось нелегко. Но теперь многим еще хуже. Мы не собираемся быть для вас обузой.

Она умолкла, и тут ко всеобщему удивлению вдруг раздался голос Марты, сильный и отчетливый:

— Но кто говорит, что вы обуза? Это дом моей матери, понимаете? Моей матери и мои… Мы очень рады, что вы здесь.

Хосе перестал есть. Он покраснел, и от этого еще бесцветней стали его бледно-голубые глаза. Но того, что он собирался сказать, никто не узнал, так как в этот миг у Пино началась истерика, и все испугались. Она закричала и потянула на себя скатерть. Стаканы опрокинулись, по столу потекли вода и вино. И хотя влага быстро впиталась в скатерть, еще несколько минут на пол капала красноватая жидкость.

— И я должна это слушать!.. Я здесь чужая! Я не у себя дома! Посадил меня тут с сумасшедшей, загубил мою жизнь! А сам по ночам где-то шляется…

Хосе поднялся. Взбешенный и испуганный, он назвал Пино полоумной.

— Что ты болтаешь? Какое это имеет отношение?..

Лолилья, прислуживавшая за столом, бросилась на кухню, зажимая рот руками, чтобы не рассмеяться. В дверях она столкнулась с Висентой, которая поспешила на шум.

— Да, ты бросаешь меня…

Пино рыдала, захлебываясь. Хосе поднес ей стакан к самому рту. Зубы стучали о стекло, вода текла Пино на грудь.

Матильда помогла Висенте отвести Пино в спальню. Марта смущенно шла позади. У лестницы она остановилась, не зная, что делать дальше. Хосе, проходя мимо, увидел ее и, грубо обругав, отвесил ей две звонкие пощечины. На щеках остались следы пальцев. Марта стояла, не шевелясь… Она увидела туповатое будничное лицо Висенты, обернувшейся, чтобы посмотреть на ее унижение; а Матильда даже не оглянулась. Во время этой дикой сцены Марта успела отметить, что Даниэль и Онеста, сидевшие в углу столовой, делали вид, будто ничего не произошло. Никого не интересовало, что ее наказали. Может быть, они считали это справедливым — ведь она вызвала истерику у Пино. Девочка повернулась и вышла в сад. Солнце и живительный свежий ветер ударили ей в грудь, туда, где так ныло сердце. Она шла, как слепая. Дойдя до конца сада, Марта побрела прямо через виноградники, среди зимних, оголенных лоз, по щиколотку увязая в колком щебне. Потом бросилась на землю. Острые кусочки пористой лавы впивались в обнаженные руки, и она наконец заплакала. Перед ее глазами торчал из ямки остов лозы. Несколько сухих листьев чудом держались на ней, застряв в густой паутине. Девочка дрожала от подступивших к горлу слез. Потом разрыдалась, взахлеб, в три ручья, по-детски, и больше уже ничего не видела.

Скоро Марта опомнилась. Опершись лбом на руки, она лежала, почти касаясь лицом земли, вдыхая ее терпкий запах, и зимний ветер холодил ей спину. Она была в этом винограднике совсем одна, словно букашка, затерявшаяся среди растений, в огромном мире.

На ее теле трепетали рожденные солнцем и ветром потоки расплавленного золота, которые, заполняя ложбины, лились с холмов, обтекали большие деревья на дорогах и отступали перед глубокими синими тенями на вершинах гор. Она была совсем одна перед богом. Избранники ее сердца отвергли ее. Она надеялась встретить родную душу, но разглядела в их глазах лишь смутный отсвет житейского опыта и невзгод… Они не пожелали взглянуть на нее. Они оттолкнули ее протянутые руки и повернулись к ней спиной.

Марта села, подставив лицо свежему ветру. Внезапно, как при вспышке молнии, перед ней открылось то, что всегда скрывают от нас заботливые родители, добрые учителя, нежные подруги, — бесконечное скорбное одиночество, в котором живет человек. Она прикрыла глаза, будто их и впрямь ослепил нестерпимый свет. Потом поднялась и пошла домой, спокойная и серьезная. Свои мысли она выразила словами, которые повторяла постоянно: «Это и значит расти. Я расту».

С этого дня, уезжая в школу и возвращаясь оттуда, она испытывала грусть и легкую досаду всякий раз, когда встречалась с родственниками. Даже Онеста, самая доступная из них и наименее интересная, посмеивалась над ней, потому что, по ее словам, стыдно девочке в шестнадцать лет не иметь поклонника.

После истерики, устроенной Пино, в доме воцарился мир. Было решено, что с января гости переберутся в Лас-Пальмас, в запертый сейчас дом, где Марта прожила с дедом часть своего детства. Хосе предоставит Даниэлю хорошо оплачиваемую работу.

Марте странно было видеть, как Пино вдруг почувствовала себя несчастной, оттого что родственники, прежде так явно мешавшие ей, покидали дом. Она говорила, что теперь будет страшно одинокой. Внезапно Пино сблизилась с приветливой и общительной Онестой, и та часто поднималась к ней наверх посидеть и пошушукаться.

Марта была чужой среди всех этих людей, живших с ней рядом своей обособленной жизнью. С подругами ей тоже было не по себе. Прежнее полное слияние с ними казалось ей уже невозможным. К концу пребывания гостей в усадьбе Пино очень оживилась и стала такой, какой была в первое время после свадьбы, когда Марта только что познакомилась с ней. Она часто ездила в Лас-Пальмас, чтобы помочь Онесте привести в порядок городской дом. Несмотря на хорошее настроение жены, Хосе был недоволен ее отлучками. Однажды в присутствии всех он заявил: