Джозеф Конрад - Сердце тьмы. Повести о приключениях

Он бросился на стул и уставился на свои ноги.

– Как-то раз мы остались вдвоем, и парень осмелился сказать: «Ну, мистер Джеймс, – меня называли там мистером Джеймсом, словно я был сын хозяина. – Ну, мистер Джеймс, вот мы опять вместе. Здесь лучше, чем на старом судне, правда?»

Не возмутительно ли это? Я посмотрел на него, а он сделал глубокомысленную мину. Не беспокойтесь, сэр, говорит. Я сразу могу узнать джентльмена и понимаю, как должен себя чувствовать джентльмен. Надеюсь все же, что вы оставите за мной это место. Мне тоже туго пришлось из-за скандала с этой проклятой старой «Патной».

Это было ужасно. Не знаю, что бы я сказал или сделал, если бы в это время не услышал голоса мистера Дэнвера, звавшего меня из коридора. Был час завтрака. Мы вместе с мистером Дэнвером прошли через двор и сад к бунгало. Он начал, по своему обыкновению, ласково подтрунивать надо мной… Кажется, он ко мне привязался…

Джим минутку помолчал.

– Да, я знаю – он ко мне привязался. Вот почему мне было так тяжело. И такой чудесный человек! В то утро он взял меня под руку… Он тоже был со мной фамильярен.

Джим отрывисто рассмеялся и опустил голову.

– Когда я вспомнил, как эта гнусная скотина со мной разговаривала, – начал он вдруг дрожащим голосом, – мне невыносимо было думать о себе… Вы понимаете?

Я кивнул головой.

– Ведь он относился ко мне скорее как отец! – воскликнул он, и голос его оборвался. – Мне пришлось бы ему сказать. Я не мог это так оставить, не правда ли?

– Ну и что же? – прошептал я немного погодя.

– Я предпочел уйти, – медленно сказал он, – это дело нужно похоронить.

Из лавки доносился сварливый, напряженный голос Блэка, ругавшего Эгштрема. Много лет они вместе вели дело, и каждый день, с того момента как раскрывались двери и до последней минуты перед закрытием, Блэк, маленький человечек с прилизанными черными волосами и грустными глазами-бусинками, бранился неустанно, въедливо, с каким-то плаксивым бешенством. Эта вечная ругань была явлением самым обычным в их конторе; даже посетители очень скоро переставали обращать на нее внимание и лишь изредка бормотали: «Вот надоело!» – или вскакивали и закрывали дверь приемной. Эгштрем, угловатый, грузный скандинавец, суетливый, с огромными светлыми бакенбардами, отдавал распоряжения, проверял фактуры, счета или писал письма за высокой конторкой в лавке и, не обращая внимания на крики, держал себя так, будто был абсолютно глух. Лишь время от времени он досадливо произносил: – Шш!.. – но это «шш» ни малейшего впечатления не производило, да он его и не ждал.

– Здесь ко мне очень прилично относятся, – сказал Джим. – Блэк – прохвост, но Эгштрем – славный парень.

Он поспешно встал и подошел размеренными шагами к окну, где стоял штатив с подзорной трубой, обращенной к рейду.

– Вон судно входит в порт: его застиг штиль, и оно все утро простояло за рейдом, – сказал он терпеливо. – Я должен отправиться на борт.

Мы молча пожали друг другу руку, и он пошел к двери.

– Джим! – крикнул я.

Он оглянулся, стоя у порога.

– Вы… вы, быть может, отказались от счастья.

Он снова подошел ко мне.

– Такой чудесный старик, – сказал он. – Но как я мог? Как я мог? – Губы его дрогнули. – Здесь это не имеет значения.

– О, вы… вы… – начал я; мне пришлось подыскивать подходящее слово, а когда я убедился, что такого слова нет, он уже ушел. Из лавки донесся низкий ласковый голос Эгштрема, весело говорившего:

– Это «Сара Грэнджер», Джимми. Постарайтесь первым попасть на борт.

Тотчас же ввязался Блэк и завизжал, как разъяренный какаду:

– Скажите капитану, что у нас лежат его письма. Это его заманит сюда. Слышите, мистер… как вас там?

Джим поспешил ответить Эгштрему, и в тоне его было что-то мальчишеское:

– Ладно. Я устрою гонку.

Кажется, в этом тягостном деле он нашел хорошую сторону: можно было устраивать гонки.

В тот рейс я больше его не видел, но в следующий раз – мое судно было зафрахтовано на шесть месяцев – я опять направился в контору. В десяти шагах от двери я услышал брань Блэка, а когда я вошел, он бросил на меня грустный взгляд. Эгштрем, расплываясь в улыбке, направился ко мне, протягивая свою большую костлявую руку.

– Рад вас видеть, капитан… Шш… Так и думал, что вы скоро сюда заглянете. Что вы сказали, сэр? Шш… Ах, Джим! Он от нас ушел. Пойдемте в приемную…

Когда захлопнулась дверь, напряженный голос Блэка стал доноситься слабо, как голос человека, отчаянно ругающегося в пустыне.

– И поставил нас в пренеприятное положение. Должен сказать – скверно с нами обошелся…

– Куда он уехал? Вам известно? – спросил я.

– Нет. И никакого смысла не было спрашивать, – сказал Эгштрем. Он стоял передо мной – любезный, неуклюже опустив руки; на помятом синем саржевом жилете протянулась тонкая серебряная часовая цепочка. – Такой человек не едет в определенное место.

Я был слишком озабочен новостью, чтобы спрашивать объяснения этой фразы. Эгштрем продолжал:

– Он от нас ушел… позвольте-ка, ушел в тот самый день, когда прибыл пароход с паломниками, возвращавшийся из Красного моря; две лопасти винта у него были сломаны. Это случилось три недели назад.

– Не было ли каких разговоров о происшествии с «Патной»? – спросил я, ожидая худшего.

Он вздрогнул и посмотрел на меня, словно я был волшебником.

– Да… были. Откуда вы знаете? Кое-кто говорил об этом. Здесь собрались два-три капитана, управляющий технической конторой Ванло в порту, еще двое или трое и я. Джим тоже был здесь – стоял с сандвичем и стаканом пива в руке; когда мы заняты – вы понимаете, капитан, – нет времени завтракать по-настоящему. Он стоял вот у этого стола и ел сандвичи, а мы все столпились у подзорной трубы и смотрели, как этот пароход входит в гавань; тут управляющий от Ванло начал говорить о капитане «Патны»; когда-то он делал для него какой-то ремонт; затем он нам рассказал, какая это была старая развалина и сколько денег он из нее выжимал. К слову он упомянул о последнем ее плавании, и тут мы все вступили в разговор. Один говорил одно, другой – другое… ничего особенного – то, что сказали бы и вы, и всякий человек. Немного посмеялись. Капитан О’Брайн с «Сары Грэнджер», – он сидел вот в этом кресле и прислушивался к разговору, – вдруг как стукнет палкой по полу да как заорет:

«Негодяи!»

Мы все так и подпрыгнули. Управляющий от Ванло подмигивает нам и спрашивает:

«В чем дело, капитан О’Брайн?»

«В чем дело! В чем дело! – Тут старик раскричался. – Над чем смеетесь? Это дело нешуточное. Позор для всего рода человеческого – вот что это такое! Я бы застыдился, если бы меня увидели в одной комнате с кем-нибудь из этих парней. Да, сэр!»