Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

«Не много чести обретешь ты в том,

Что станешь предо мною подлецом.

Я брат тебе по крови и обету. 179

Мы крепкой клятвой подтвердили это, —

275 Мы поклялись, что коль нас не замучат

И смерть сама навек нас не разлучит,

В делах любви не будешь мне врагом,

Мой милый брат, как и ни в чем другом,

Меня во всем поддержишь ты, любя,

280 Как и во всем я поддержу тебя.

Так ты клялся, и так клялся я тоже.

От клятвы отрекаться нам негоже.

Ты, спора нет, советник мой и друг,

Но, как изменник, возмечтал ты вдруг

285 О той, кому служу я, полюбив,

И буду так служить, покуда жив.

Нет, злой Арсита, не бывать тому!

Я первый полюбил и своему

Наперснику и брату по обету

290 От всей души доверил тайну эту.

И ты, что клятвой рыцарскою связан,

По мере сил мне помогать обязан.

Иль ты — изменник, в том сомненья нет».

На то Арсита гордый дал ответ:

295 «О нет, изменник здесь не я, а ты;

Ты изменил, скажу без клеветы.

К ней par amour 180я первый воспылал.

А ты где был? Ведь ты тогда не знал,

Назвать ее женой или богиней!

300 Ведь у тебя — почтенье пред святыней,

А здесь — любовь к живому существу.

И сей любви в свидетели зову

Я кровного и названого брата.

Пусть первый ты, — ужели это свято?

305 Ты знаешь, древний вопрошал мудрец:

«Кто даст закон для любящих сердец?» 181

Любовь сама — закон; 182она сильней,

Клянусь, чем все права земных людей.

Любое право и любой указ

310 Перед любовью ведь ничто для нас. 183

Помимо воли человек влюблен;

Под страхом смерти все же служит он

Вдове ль, девице ль, мужней ли жене…

Но нет надежды ни тебе, ни мне

315 При жизни милость дамы обрести.

Ты знаешь сам: сидим мы взаперти;

Обречены мы жить в темнице сей

Без выкупа до окончанья дней.

Так спорили два пса за кость большую,

320 Дрались весь день, а вышло все впустую:

Явился коршун вдруг, у драчунов

Под носом кость стащил и был таков.

В палатах царских правило такое:

Всяк за себя, других оставь в покое!

325 Люби, коль хочешь. Я люблю ее

И буду впредь ей верен. Вот и все,

Мы здесь в тюрьме должны страдать жестоко.

Так пусть же каждый ждет веленья рока!»

В сердцах и долго спорили друзья.

330 Но повесть мне затягивать нельзя.

Вернемся к сути. Приключилось раз

(Путем кратчайшим поведу рассказ),

Что знатный герцог, славный Перитой 184

(Который был Тезею друг большой

335 С младенчества и в детские года)

В Афины прибыл, чтобы, как всегда,

С приятелем покоротать досуг, —

Милее всех ему был этот друг;

А тот его любил с таким же жаром,

340 И даже (если верить книгам старым),

Когда один изведал смертный хлад,

Другой его искать спустился в ад.

Рассказывать о том охоты нет.

Тот Перитой с Арситой много лет

345 Был связан в Фивах дружбою святой.

И, по мольбам и просьбам Перитоя,

Тезей Арсите разрешил свободно

Вон из тюрьмы уйти куда угодно,

Без выкупа, с условием одним,

350 Рассказ о коем следует за сим.

Тезей с Арситой ясно меж собой

Установили уговор такой,

Что если бы Арситу кто застиг

В Тезеевой земле хотя б на миг,

355 Иль днем, иль ночью, иль в любую пору,

То пойманный герой, по уговору,

Главы своей лишится под мечом,

И нет ему спасенья нипочем.

Вот он простился и спешит домой…

360 Эй, берегись, ответишь головой!

Какую же Арсита терпит муку!

Он в сердце чует хладной смерти руку.

Он плачет, стонет, жалостно рыдает,

С собой покончить втайне помышляет.

365 «Зачем, — он думает, — родился я?

Теперь еще тесней тюрьма моя.

Я из нее вовеки не уйду:

Я не в чистилище — уже в аду.

Узнал меня на горе Перитой:

370 Мне у Тезея в башне запертой

Остаться бы в оковах, на запоре!

Там в радости текла бы жизнь, не в горе.

Лишь видом той, которой я служу

(Хоть милости вовек не заслужу),

375 Уже вполне я был бы услажден».

«Мой милый брат, — он молвит, —

Паламон! Победа — ах! — осталась за тобой!

В тюрьме сидишь ты, взысканный судьбой…

В тюрьме? О нет! Верней сказать — в раю.

380 Судьба на счастье мечет зернь твою.

Ее ты видишь, я же так далек;

А раз ты с ней и так изменчив рок

(Ведь рыцарь ты, отважен и удал),

То, может быть, и то, чего ты ждал,

385 Тебе пошлет судьба когда-нибудь.

А я изгнанник, и к блаженству путь

Мне без надежд отрезан навсегда.

Земля, огонь, и воздух, и вода,

И существа, что сделаны из них, 185

390 Не утолят ужасных мук моих.

Погибну я, истерзанный тоской.

Прощайте, жизнь, и радость, и покой!

Увы, напрасно от людей так много

Поклепов слышим на судьбу и Бога,

395 Что жалуют нас лучшими благами,

Чем можем мы порой придумать сами.

Иной богатство вымолит, — оно ж

Недуг накличет иль убийцы нож.

А тот покинул, помолясь, тюрьму,

400 Но челядью убит в своем дому.

Нас караулят беды что ни шаг.

Не знаем мы, каких мы просим благ.

Мы все — как тот, кто опьянен вином.

Пьянчуга знает — есть, мол, где-то дом, 186

405 Не знает только, как пройти домой,

И склизок путь под пьяною ногой.

Вот так же мы блуждаем в сей юдоли:

Мы жадно ищем путь к счастливой доле,

Но без конца плутаем, как на грех,

410 Все таковы, и сам я хуже всех.

Не я ли мнил и тешился мечтой,

Что, чуть я выйду из темницы той,

И ждут меня веселье и услады.

А ныне лучшей я лишен отрады.

415 Эмилия! Нельзя мне видеть вас!

Спасенья нет, настал мой смертный час».

Тем временем несчастный Паламон,

Узнав, что он с Арситой разлучен,

Так возрыдал, что стены бастиона

420 Тряслись от причитания и стона

И кандалы, что на ногах он нес,

Намокли от соленых горьких слез.

Он восклицал: «Арсита, брат, о горе!

Ты плод сорвешь, Бог видит, в нашем споре!

425 Свободно ты по Фивам ходишь ныне

И мало тужишь о моей кручине.

С твоим умом и мужеством, я мню,

Собрать ты можешь войско и родню

И край весь этот разорить войной.

430 По договору ль, хитростью ль иной,

Ты женишься на той прекрасной даме,

По коей здесь я изойду слезами,

Ведь если все возможности учесть, —

С тех пор как ты свободу смог обресть,

435 Ты — государь, соперник слишком сильный,

А я погибну в клетке сей могильной,

Вопя и воя до скончанья дней

От всех тягот и мук тюрьмы моей.

К тому ж любви терзанье роковое

440 Скорбь и кручину умножает вдвое».

Тут дико ревность разгорелась в нем,

Проникла в сердце, грудь сожгла огнем.

И стал похож наш узник безотрадный

На букс 187засохший иль на пепел хладный.

445 Он говорил: «Богиня, злой кумир, 188