Джейн Остин - Мэнсфилд-парк

— Несомненно, — со спокойной уверенностью сказала Фанни.

— Вот вам, — воскликнула мисс Крофорд, — вы уже совершенно убедили мисс Прайс!

— Я был бы рад убедить мисс Крофорд.

— Не думаю, чтоб вам когда-нибудь это удалось, — отвечала та с лукавой улыбкой. — Я и сейчас удивляюсь ничуть не меньше, чем вначале, что вы намерены принять сан. Право же, вы созданы для чего-то лучшего. Ну передумайте же. Еще не поздно. Займитесь правом.

— Заняться правом! — Вы это советуете с такой же легкостью, как мне было сказано войти в эти заросли.

— Теперь вы собираетесь сказать, будто из двух этих занятий право более походит на непролазные заросли, но я вас опережаю; запомните, я вас опередила.

— Чтоб помешать мне сказать bon-mot [2], вам вовсе не надобно торопиться, по натуре я нисколько не остроумен. Я выражаюсь просто и без затей и, прежде чем подыскать остроумное словцо, буду маяться добрых полчаса.

За этим последовало общее молчание. Каждый был погружен в свои мысли. Первой заговорила Фанни:

— Вот уж не думала, что устану оттого, что всего только пройдусь по этому прелестному лесу, но, когда дойдем до первой же скамейки, я буду рада немного посидеть.

— Фанни, дорогая, — воскликнул Эдмунд и тотчас предложил ей опереться на его руку, — как же это я не подумал! Надеюсь, ты не очень устала. Быть может, и моя вторая спутница окажет мне честь и обопрется на мою руку, — оборотился он к мисс Крофорд.

— Благодарю вас, но я ничуть не устала. — Говоря так, она, однако ж, оперлась на его руку. И, довольный этим, впервые ощущая ее близость, он на время забыл про Фанни.

— Вы едва коснулись меня, — сказал он. — Вам нет от меня никакой помощи. Поразительно, насколько женская рука легче мужской! В Оксфорде я привык, что на улице на меня опирался кто-нибудь из мужчин, и по сравненью с ними вы всего лишь пушинка.

— Я правда не устала, чему даже удивляюсь, мы ведь прошли по этому лесу, должно быть, никак не меньше мили. Вам не кажется?

— Меньше полумили. — твердо отвечал Эдмунд: не настолько еще он был влюблен, чтобы измерять расстоянье или считать время с женской небрежностью.

— О, вы не принимаете в расчет, сколько мы тут кружили. Мы шли такой извилистой тропою, а лес сам по себе занимает не менее полумили, если идти прямо, ведь с тех пор, как мы сошли с дороги, мы все еще не видели, где он кончается.

— Но если помните, прежде чем мы сошли с дороги, нам уже виден был его конец. Мы смотрели вдоль просеки и видели, что она упирается в железные ворота, и до них было не более фарлонга [3].

— О, я ничего знать не знаю про ваши фарлонги, но я уверена, что этот лес тянется очень далеко и что мы едва вошли в него, как стали кружить, и потому, когда я говорю, что мы прошли по нему добрую милю, я имею в виду во всех направлениях.

— Мы пробыли здесь ровно четверть часа, — сказал Эдмунд, доставая часы. — Неужели вы думаете, что мы идем со скоростью четыре мили в час?

— О, не донимайте меня своими часами. Часы вечно либо спешат, либо отстают. Не желаю я, чтобы мною управляли часы.

Еще несколько шагов — и тропинка вывела их на ту самую дорогу, о которой они говорили; и, чуть отступя от нее, хорошо затененная и укрытая листвой, обращенная к идущей по канаве изгороди, что отделяла парк, стояла удобная широкая скамья, на которую все они и опустились.

— Боюсь, ты слишком устала, Фанни, — сказал, поглядев на нее, Эдмунд, — ну отчего ты не сказала о том пораньше? Что тебе за удовольствие от сегодняшней поездки, если ты переутомишься. Представьте, мисс Крофорд, она тотчас устает от любой прогулки, кроме верховой езды.

— Как же тогда гадко, что всю прошлую неделю вы предоставляли мне ее лошадь! Мне стыдно за вас и за себя, но больше это не повторится.

— Ваша внимательность и забота заставляет меня еще острей почувствовать свою небрежность. Вы более меня печетесь о Фанни.

— Однако ее сегодняшняя усталость ничуть меня не удивляет; ведь ни одна из наших обязанностей так не утомляет, как наше утреннее занятие, — мы осматривали большой дом, слонялись по комнатам, напрягали зрение и вниманье. Слушать то, чего не понимаешь, восхищаться тем, до чего нет дела, — по общему мненью, нет ничего скучней на свете, и мисс Прайс, сама того не ведая, в этом убедилась.

— Я скоро приду в себя, — сказала Фанни. — Сидеть в тени в такой прекрасный день и смотреть на зелень — это превосходный отдых.

Немного погодя мисс Крофорд уже опять была на ногах.

— Мне надобно двигаться, — сказала она, — отдых меня утомляет. Я смотрела поверх изгороди, пока не устала. Хочу пойти посмотреть на тот же вид через железные ворота, оттуда я смогу толком все рассмотреть.

Эдмунд тоже поднялся со скамейки.

— Послушайте, мисс Крофорд, если вы посмотрите вдоль аллеи, вы убедитесь, что тут не может 6ыть более полумили или даже четверти мили.

— Расстояние огромное, — сказала она, — это сразу видно.

Эдмунд все пытался ее переубедить, но напрасно. Она не желала подсчитывать, не желала сравнивать. Она лишь улыбалась и твердила свое. Высочайшая степень согласия и та не была бы так увлекательна, и они беседовали с обоюдным удовольствием. Наконец сошлись на том, что они постараются определить размеры леса, еще немного по нему походив. Они пройдут в один конец, по тому направлению, на котором находятся, прямо по зеленой дорожке вдоль изгороди, и возможно, чуть свернут в сторону, если им покажется, что это им поможет, и через несколько минут воротятся. Фанни сказала, что отдохнула и тоже готова идти, но ей не позволили. Эдмунд так настойчиво уговаривал ее не двигаться с места, что она не могла ему противиться и осталась на скамейке, где сидела, и с удовольствием думала о заботливости кузена, но с великим сожаленьем о том, как недостает ей выносливости. Она смотрела им вслед, пока они не скрылись за поворотом, и прислушивалась до тех пор, пока не перестала их слышать. Продолжение

Прошло четверть часа, двадцать минут, а Фанни все размышляла об Эдмунде, мисс Крофорд и о себе, и никто не нарушал ход ее мыслей. Она стала удивляться, что ее оставили так надолго, и прислушалась — ей не терпелось снова услышать их голоса и шаги. Она прислушивалась и наконец услыхала, услыхала голоса и приближающиеся шаги; но едва убедилась, что это не те, кого она ждет, как на дорожке, по которой пришла и она, появились и встали перед нею Мария, Рашуот и Крофорд.

«Мисс Прайс совсем одна!» и «Дорогая моя Фанни, как же так?» были их первые приветствия. Она поведала им, что произошло.

— Фанни, бедняжка моя! — воскликнула ее кузина. — Как дурно они обошлись с тобою! Лучше бы ты оставалась с нами.

Потом, сидя на скамейке меж двух джентльменов, она возобновила разговор, который они вели прежде, и принялась горячо обсуждать возможные преобразования усадьбы. Еще ничего не решили, но Генри Крофорд был полон идей и проектов, и, стоило ему что-нибудь предложить, это незамедлительно одобрялось сперва Марией, а после Рашуотом, который, казалось, только и делал, что слушал других, и едва ли рискнул высказать хотя бы единую собственную мысль, кроме желания, чтоб они увидели усадьбу его друга Смита.