Стивен Крейн - Алый знак доблести. Рассказы

Гораций наблюдал за ними через заиндевевшее оконное стекло. Когда женщина вышла из лавки и прошла мимо него, мальчик направился к двери. Он тронул пальцем щеколду, но внезапно снова отошел на тротуар. В лавке Стикни, весело насвистывая, сортировал ножи.

Наконец Гораций с отчаянием двинулся вперед, открыл двери и вошел в лавку. Голова его была низко опущена. Стикни перестал свистеть.

— Здравствуй, молодой человек, — воскликнул он, — каким ветром тебя сюда занесло?

Гораций остановился, но ничего не сказал. Он качал ногой взад и вперед над покрытым опилками полом.

Стикни, широко расставив жирные руки и опираясь о стол ладонями, стоял в позе мясника, встречающего покупателя, но сейчас он выпрямился.

— Ну? Что случилось? — сказал он. — Что случилось, малыш?

— Ничего, — хрипло ответил Гораций. С минуту он старался проглотить комок, застрявший у него в горле, а потом добавил: — Только я — я убежал и…

— Убежал? — воскликнул Стикни. — Убежал от чего? От кого?

— Из дому, — ответил Гораций. — Мне там больше не нравится. Я… — Он заранее приготовил речь, чтобы завоевать расположение мясника; он составил перечень оправданий, рисовавший его поступок в самом логичном и выгодном для него свете, но ветер словно вышиб все у него из головы. — Я убежал, я…

Стикни протянул огромную руку через груды мяса и схватил беглеца за шиворот. Затем он и сам перемахнул через прилавок и очутился возле Горация. Лицо его растянулось от смеха, и он шутя встряхнул своего пленника.

— Да ну, что ты, что ты? Что это за несусветная чепуха? Убежал, а? Убежал?

Тут ребенок, дух которого подвергся столь длительному испытанию, не выдержал и дал выход горю в громких рыданиях.

— Ну, ну, — сказал Стикни озабоченно. — Ладно уж, ладно. Пойдем-ка со мной. Все будет в порядке. Я все устрою. Ничего.

Через пять минут мясник, облаченный поверх передника в широкое и длинное пальто, вел мальчика домой.

У самого порога Гораций из гордости в последний раз поднял флаг возмущения:

— Нет, нет, — всхлипывал он, — я не хочу. Я не хочу идти туда. — Он уперся ногой в ступеньку и оказал серьезное сопротивление.

— Ну, Гораций! — воскликнул мясник. Он со стуком распахнул дверь. — Эй, кто там! — Дверь на другом конце темной кухни, ведущая в общую комнату, отворилась, и в ней появилась тетя Марта.

— Вы нашли его! — воскликнула она.

— Мы пришли с визитом, — громогласно объявил мясник.

У входа в общую комнату все умолкли. Гораций увидел лежавшую на кушетке мать, слабую, бледную как смерть, со страдальческими глазами. Наступившая пауза, как бы насыщенная электричеством, была прервана матерью, протянувшей к Горацию восковую руку.

— Дитя мое, — пробормотала она дрожащим голосом. Вслед за чем злокозненное существо, к которому она обратилась, ринулось к ней с продолжительным воплем, одновременно горестным и радостным:

— Ма-ма! Ма-ма! О, ма-ма!

Она едва могла вымолвить слово, когда обняла его слабыми руками.

Тетя Марта резко повернулась к мяснику, так как лицо выдавало ее чувства. Она плакала. Сделав жест не то воинственный, не то женственный, она проговорила:

— Не выпьете ли вы у нас кружечку эля, мистер Стикни? Мы делаем его сами.

Перевод М. Зенкевича.

Улица в Нью-Йорке.