Август Стриндберг - Красная комната

Приказчик с заурядной фамилией Андерсон только что (это было утром) отпер лавку, вывесил кудель льна, несколько удочек и рыболовных снастей; затем он вымел лавку, посыпал опилок на пол и сел за прилавком; там он устроил себе из пустого свечного ящика нечто вроде мышеловки: в нее он бросал свой роман, когда входил хозяин или один из его знакомых. Покупателей он, очевидно, не боялся, отчасти оттого, что было еще рано, отчасти потому, что он не привык к слишком большому числу клиентов.

Торговля была основана во времена покойного короля Фридриха {24} 24 … во времена покойного короля Фридриха .— Вероятно, имеется ввиду Адольф Фридрих, король Швеции в 1751—1771 гг. . Карл-Николаус Фальк унаследовал это учреждение от своего отца, который, в свою очередь, унаследовал его по прямой нисходящей линии от своего деда; торговля процветала в свое время и приносила хороший доход, когда, несколько лет тому назад, наступил несчастный парламентский режим, положивший конец всякой торговле, и стал угрожать гибелью всему сословию. Так говорил сам Фальк; другие же утверждали, что дело плохо ведется; к тому же внизу, на Шлюзной площади, обосновался опасный конкурент. Но Фальк зря не говорил о падении дела, он был достаточно умен, чтобы выбирать обстоятельства и слушателей, при которых можно было играть на этой струнке. Если какой-нибудь деловой приятель любезно улыбался сократившемуся притоку покупателей, то он рассказывал, что уделяет особое внимание оптовой торговле с провинцией, а лавку держит только так, в виде вывески; и ему верили, потому что позади лавки у него была небольшая контора, где он и сидел большей частью, когда не уходил в город или на биржу. Но если его знакомые, нотариус или магистр, выражали то же самое любезное беспокойство, то было иначе: тогда дело было в плохих временах, происходящих от нового парламентского режима; вот что было тогда виной затишья.

Андерсон был прерван в своем чтении несколькими мальчишками, которые спрашивали, сколько стоят удочки. Когда он при этом выглянул на улицу, он увидел молодого Арвида Фалька. Поскольку он как раз у него взял книгу, то мог ее оставить там, где она лежала; он дружеским тоном приветствовал своего прежнего товарища по играм, когда тот вошел в лавку.

— Он наверху? — спросил Фальк с некоторым беспокойством.

— Он как раз пьет кофе,— ответил Андерсон и показал на потолок. В это время они услыхали, что над их головами двинули стул.— Теперь он встал из-за стола, господин Арвид.

Казалось, что они оба знают этот звук и его значение. Затем они услыхали довольно тяжелые скрипящие шаги, бороздившие комнату во всех направлениях, и глухое бормотание донеслось сквозь потолок к прислушивавшимся молодым людям.

— Был он вчера вечером дома? — спросил Фальк.

— Нет, он выходил.

— С друзьями или со знакомыми?

— Со знакомыми.

— И поздно вернулся домой?

— Довольно поздно.

— Скоро ли он сойдет вниз, Андерсон, как вы думаете? Я не хотел бы подниматься из-за невестки.

— Он, наверно, скоро сойдет. Я слышу это по его шагам.

В это время они услыхали, как наверху хлопнули дверью; они обменялись многозначительными взглядами. Арвид сделал движение, как бы желая уйти, но удержался.

Через несколько мгновений звуки уже доносились из конторы. Злой кашель потряс маленькую комнатку, а потом слышны были знакомые шаги, говорившие: «топ-топ, топ-топ!»

Арвид зашел за прилавок и постучал в дверь конторы.

— Войдите!

Арвид стоял перед своим братом. Тот выглядел лет под сорок, столько ему и было приблизительно, ибо он был на пятнадцать лет старше своего брата, и поэтому, но также и по другим причинам, он привык глядеть на него как на мальчика, которому он был отцом. У него были русые волосы, светлые усы, светлые брови и ресницы. Он был довольно полон и потому мог так хорошо скрипеть сапогами, визжавшими под тяжестью его плотной фигуры.

— А, это всего лишь ты? — спросил он с легким налетом благосклонности и презрения; два чувства, нераздельные для него, ибо он не сердился на тех, кто в каком-нибудь отношении стоял ниже,— он презирал их. Но кроме того, он выглядел еще разочарованным, ибо он ждал благодарного объекта для своего взрыва; брат же был скромен и робок от природы и никогда не противоречил без надобности.

— Я не мешаю тебе, брат Карл? — спросил Арвид, остановившийся в дверях.

Этот покорный вопрос имел следствием то, что брат решил проявить благоволение. Он взял сам сигару из своего большого вышитого кожаного портсигара и предложил брату взять из ящика, стоявшего вблизи камина, потому что эти сигары — «сигары для посетителей», как он называл их откровенно,— а он был по природе откровенным — пережили кораблекрушение, что делало их очень интересными, хотя и не лучшими, и аукцион, что делало их очень дешевыми.

— Ну, что у тебя такое? — спросил Карл-Николаус, закуривая свою сигару и пряча обгорелую спичку в карман из рассеянности, ибо он мог удержать мысли только в одном кругу, не очень большом; его портной мог бы определить величину этого круга в дюймах, если бы снял мерку его живота.

— Я хотел бы поговорить о наших делах,— сказал Арвид, вертя в пальцах свою незакуренную сигару.

— Сядь! — скомандовал брат.

Это было его обыкновением — усаживать людей, когда он хотел их отругать, ибо тогда они были ниже его и он легко мог их уничтожить — если это было нужно.

— Наши дела? Разве у нас какие-нибудь дела друг с другом? — начал он.— Ничего об этом не знаю! Разве у тебя есть какие-нибудь дела?

— Я хотел только сказать, что желал бы знать, не должен ли я получить еще что-нибудь?

— Что же именно, позволь спросить? Быть может, деньги? Что? — шутил Карл-Николаус и пустил в брата дым дорогой сигары.

Так как он не получил ответа, да и не желал его получать, ему пришлось говорить самому:

— Получить? Не получил ли ты все, что тебе следовало? Не подписал ли ты сам счет для опекунов? Не кормил ли я тебя после того и не одевал, я хочу сказать, дал ссуду, которую ты должен мне возвратить, когда сможешь, как ты сам согласился! Я записал это, чтобы получить в тот день, когда ты сам сможешь зарабатывать свой хлеб, а этого ты еще не можешь.

— Я как раз хочу это теперь сделать, поэтому и пришел сейчас сюда, чтобы выяснить, могу ли я еще ждать чего-нибудь или должен…

Брат бросил пронизывающий взгляд на свою жертву, чтобы узнать, есть ли у того какие-нибудь задние мысли. После этого он начал мерить своими скрипящими сапогами комнату по диагонали между плевательницей и стойкой для зонтов. Брелоки на часовой цепочке звенели, как бы предостерегая людей попадаться ему на дороге; табачный дым подымался и ложился длинными угрожающими облаками, обещавшими, казалось, грозу. Он ходил порывисто, склонив голову и опустив плечи, как бы повторяя роль. Когда ему показалось, что он ее знает, он остановился перед братом и заглянул ему в глаза долгим, фальшивым, зеленым, как море, взглядом, который должен был выражать доверие и боль, и голосом, который должен был звучать так, как будто раздается из фамильного склепа на кладбище Св. Клары, он сказал: