Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

Госпожа Хансен порывисто села.

— Это вам, — сказала она по-немецки и торопливо положила розы Станде на одеяло. — За то, что вы сделали… что вы хотели сделать для Акселя. Благодарю вас.

Она говорила быстро, она все делает слишком быстро, и Станда еле успевает следить за ее речью. Только теперь она подняла голову и улыбнулась; Станда поспешно поправил рубашку, распахнувшуюся на груди, и что-то пробормотал, но госпожа Хансен бросила на него взгляд, полный пристального внимания.

— Вам больно! Ложитесь, сейчас же ложитесь!

— Nein, nein! — запротестовал Станда.

— Вы должны лечь! Аксель мне рассказал, что вы хотели удержать балку у него над головой… Это так мило с вашей стороны! Он мне и раньше о вас говорил — он часто о вас говорил. Аксель это… ну, вы ведь знаете и сами… — Она опустила глаза. — Я рада, что здешние рабочие его так любят. Он… ужасно славный, правда?

— Ja, — вздохнул счастливый Станда и натянул на себя одеяло до самого носа, чтобы не было видно, что он не брит.

— Он как маленький мальчик. Ведь вы его знаете. Аксель — настоящий ребенок. Когда вы с ним познакомитесь ближе… Вы, конечно, знаете, что он работает над каким-то изобретением для шахт?

— Ja.

— Ночи напролет, ночи напролет сидит и чертит, а днем торчит в шахте… Он ни за что не хотел показать мне, как там под землей. Не хочет взять меня с собой, говорит, шахтеры этого не любят, я имею в виду женщин в шахте… Это правда?

— Ja.

— Должно быть, там ужасно, в шахте. Я была учительницей; у меня было в школе двадцать человек детей, в горах над Вассияуре, совсем за Полярным кругом, знаете, где одни только олени и гномы; там я учила читать вот таких маленьких лапландцев. Они были удивительно милые и лукавые. Вы любите детей?

— Ja.

— Вы должны прийти к нам на чашку чая… потом, конечно, — улыбнулась она. — Я люблю вас за то, что вы любите Акселя. И вы хотели спасти ему жизнь, это просто чудесно с вашей стороны. Мы здесь так одиноки… Вы ведь знаете, почему мы уехали из Швеции, нет?

— Nein, — нерешительно сказал Станда.

— Отчасти… из-за некоторых взглядов Акселя, а главное из-за того, что он хотел на мне жениться. Он просто вбил это себе в голову, а семья хотела его отговорить. Тогда мы обвенчались и уехали… Все здесь к нам так замечательно относятся, но мне хотелось бы, чтобы Аксель больше общался с людьми, не так ли? Особенно теперь, когда… я не смогу уделять ему столько времени. Вы играете в теннис?

— Nein. К сожалению, нет.

— Жалко. Третьего дня вечером Аксель сказал, что он должен пойти в трактир к своей команде. Он ужасно радовался. Он рассказывал мне обо всех, какие вы славные и вообще. Господин Мартинек, господин Адам, потом Матула и остальные. Я очень, очень рада, что у него такие товарищи; как хорошо, что вы приняли его в свою компанию! Теперь он целыми днями напевает то, что слышал у вас… Ужасно фальшивит. Я когда-нибудь спою вам по-шведски или по-лапландски… после, понимаете?

— Ja, — восторженно пролепетал Станда, не отрывая глаз от подвижного девичьего лица; у нее чуточку раскосые глаза, но это необыкновенно ей идет.

— Меня зовут Хельга, — вдруг вырвалось у нее неожиданно, и она уставилась в окно своими русалочьими глазами. — Я так рада, что познакомилась с женами ваших товарищей — там, у ворот. Все так боятся за своих мужей… Скажите мне… по совести, как друг: там… очень опасно? Я имею в виду тот штрек Акселя… и вообще.

— Nein, — горячо заверил ее Станда. — Совсем не опасно.

Госпожа Хансен, похожая на девушку, выпрямившись, смотрит по-прежнему неподвижно.

— Благодарю вас. Дело в том, что… Вы ведь видите, правда?.. У нас будет ребенок, — сказала она, и ее сосредоточенное лицо прояснилось.

Станда не знает, как ответить на это; он невероятно смущен и растроган, что она сказала ему об этом просто и прямо — словно другу, словно взрослому человеку; и ни с того ни с сего его охватывает какая-то мужская радость. Вот видишь, у них будет ребенок! А ребята как удивятся! Но я никому не скажу, буду знать только я…

— Прошу вас, — торопливо сыплет словами госпожа Хансен, — передайте им, чтобы они берегли Акселя! Ведь вас теперь там не будет… — Она улыбнулась Станде, и на глазах ее блеснули слезы. — Я понимаю, вы считаете меня глупой. Всему виной мое положение. У-у, — вздрогнули ее плечи. — Аксель не должен знать, что я боюсь. А эти розовые кусты я выписала из Швеции, — неожиданно перевела она речь и вдруг умолкла и вскочила. — Ну и глупая! Хотела принести вам персиков и где-то их оставила! Я все теперь теряю, ни на что не гожусь…

И внезапно, без всякой причины, раскосые глаза выронили слезинку, которая скатилась по щеке.

Станда сел.

— Ради бога, не плачьте! — насупившись, воскликнул он.

Госпожа Хансен нервно рассмеялась.

— Не обращайте внимания! У меня это раз десять на день случается. Сама знаю, что это противно.

Она вдруг нагнулась и без всяких церемоний горячо поцеловала Станду в лоб.

— Благодарю вас, — вздохнула она, — вы проявили большое мужество!

Станда сидит на постели и смотрит вслед госпоже Хансен разинув рот.

Она оставила после себя какой-то неуловимый аромат и тяжелое благоухание красных роз. Ошеломленный Станда безгранично счастлив и становится необыкновенно серьезен; вся его постель покрыта газетами и усыпана розами.

Дверь открылась, и медленно вошел молодой ординатор в белом халате.

— У вас были гости, кажется? — прикидываясь равнодушным, спросил он, приближаясь к постели. — Это вам принесла… госпожа Хансен? — Он неловко берет в руки красную розу. — Нужно бы… поставить их в вазу! Я пришлю вам что-нибудь.

Станда не знает, что сказать; молодой доктор вертит в пальцах розу и тоже, вероятно, не знает, о чем говорить; только губы у него подергиваются.

— Скажите, пожалуйста… как зовут госпожу Хансен?

— Хельга.

— Хельга, — шепчет доктор, и губы его кривятся; у него такой вид, будто ему хочется поцеловать эту розу.

Удивленный Станда серьезно глядит на него; это красивый человек с замкнутым лицом и прямым ртом…

— У них будет ребенок, — произносит вдруг Станда.

— Да?

Молодой доктор медленно положил розу на место и отвернулся к окну. Теперь он стоит там и смотрит на улицу — кажется, и дышать перестал. Станда тоже затаил дыхание и тихонько перебирает розы, разбросанные на постели. «Вот какие дела, — думает он почти с грустью. — Вот какие дела!»

— Спасибо, — сухо сказал молодой врач и очень быстро вышел, так что в двери только мелькнул его развевающийся белый халат.

— Пожалуйте-ка сюда, герой, — шумно балагурит толстый главный врач, — посмотрим, что у вас там. Дайте-ка свою драгоценную ручку. Сестра, держите!

Толстяк пыхтит, быстро разматывая бинты; наверное, их тут накручено несколько сот метров. У Станды не хватает духу глядеть туда, он стоит, судорожно вцепившись в стул. «И пикнуть не смей, — приказывает он себе, — как бы больно ни было…» Теперь доктор срывает какие-то присохшие повязки, рука адски болит, «юный герой» сцепляет зубы, чувствуя, как у него дрожат веки от обморочной слабости. «Я должен, должен вытерпеть», — в отчаянии твердит он себе и все-таки издает протяжный вой.