Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

Тихо-тихо крадется Юрай на чердак. Экая тьма! Полана, где же ты, я слышу, как стучит твое сердце.

— Полана, Полана! — шепчет Гордубал и шарит в потемках.

— Уйди, уйди! — жалобно, почти как стон, раздается в темноте. — Я не хочу, прошу, Юрай, прошу тебя, прошу…

— Я ничего, Полана, — отчаянно пугается Гордубал, — я только… спросить… Хорошо ли тут тебе спать?

— Прошу тебя, уходи! Уходи! — дрожит от ужаса во тьме голос жены.

— Я хотел сказать… — заикается Гордубал, — все будет по-твоему, голубушка. И лужки на равнине можешь прикупить…

— Уходи, уходи! — не помня себя кричит Полана, и Юрай стремглав скатывается вниз, точно в пропасть. Но нет, не упал он в пропасть, а сидит на нижней ступеньке… и все-таки падает в бездну. Так глубоко упасть, о господи, так глубоко! Кто это тут стонет, а? Это ты, ты! Я? Нет, это не я, я еле-еле дышу. Я не виноват, если громко застонал… И еще, и еще… Ну, не стыдись же, дай себе волю, ты дома, ты хозяин!

Гордубал сидит на ступеньке и тупо смотрит перед собой. «Тебе в избе спать, — сказала она, — ты хозяин». А, вот оно что! Восемь лет ты, Полана, была сама себе хозяйкой и сейчас сердишься, что есть и над тобой хозяин. Эх, голубушка, поглядела бы ты, какой это хозяин: сидит на ступеньке и хнычет, словно малец. Утереть бы ему нос передником. Вот так хозяин! Гордубал неожиданно чувствует улыбку у себя на губах. Да, да, он смеется, — хозяин! Какой он там хозяин. Батрак! Батрак пришел к коровам, госпожа моя, а ты, Полана, будешь хозяйкой. Как барыня будешь жить, будут у тебя коровы и кони, Штепан и Юрай. Коров для тебя выхожу, Полана, — загляденье! И овец тоже. Все твое будет, всем будешь заправлять.

Вот и сердце успокоилось, и в груди не хрипит. Гордубал вбирает в себя воздух, расправляет легкие, как кузнечный мех. Что ж, хозяйка, батраку не место в избе. Батрак пойдет спать в хлев — вот где его место. Там спится лучше, там человек не один, рядом слышно живое дыхание. Когда ты один, страшновато вслух разговаривать, а с коровой можно поговорить, она повернет голову и выслушает тебя. Хорошо спится в коровнике.

Тихо-тихо бредет Юрай в хлев. Вот он — теплый запах скотины; звякнула цепочка на загородке. Это я, коровушки, это я! Слава богу, соломы хватит, чтобы выспаться человеку.

Нет, этого не было в Америке!

Туу-туу-туу! — слышно издалека, точно рев коровы. Это ночной сторож трубит в рог.

Штепан закладывает телегу.

— Добрый день, хозяин. Хотите поглядеть на лужки?

Юрай хмурится. Что я, барский приказчик, чтоб ездить в телеге осматривать поля? А впрочем, почему бы не съездить? Дома делать нечего, некуда даже на покос выйти. Взглянуть разве на Поланины владения.

На Штепане широкие холщовые штаны и синий фартук. Сразу видать — из степи. И черномазый, как цыган. Гикнет на коней — упряжка летит с грохотом, со звоном. Юрай ухватился за телегу, а Штепан стоит, сдвинув шапку на затылок и высоко подняв вожжи, размахивает бичом над лошадиными спинами. Ну, ну, полегче, нам ведь не к спеху!

— Слушай, — недовольно ворчит Юрай, — зачем ты так сильно натягиваешь вожжи? Смотри, как они дергают мордой. Больно ведь им!

Штепан оборачивается, ухмыляясь.

— Так нужно, хозяин. Чтобы повыше держали голову.

— Зачем? — возражает Гордубал. — Пусть держат, как привыкли.

— За это хорошо платят, хозяин, — объясняет Штепан. — Всякий покупщик первым делом смотрит, как конь голову держит. Вы гляньте-ка, сударь, гляньте — как они славно бегут: одними задними ногами, а передними только перебирают. Н-но!

— Да не гони ты их так! — просит Гордубал.

— Пусть учатся бегать, — равнодушно возражает Штепан. — Какой прок, хозяин, от смирного коня?..

А как возит Штепан Полану? — думает Гордубал. Наверно, вся деревня оборачивается: вон едет Гордубалова жена. Ну, прямо помещица! Гордая, руки сложила на груди. А чего не быть ей гордой? Слава богу, Полана не как все женщины. Крепкая и прямая, что сосна. Дом построила, словно барская усадьба, семь тысяч взяла за пару коней, значит, можно держать голову высоко. Это, братцы, всегда на пользу!

— Вот она, степь, — показывает кнутом Штепан. — До тех акаций вся земля хозяйкина.

Весь разбитый, Гордубал слезает с телеги. Растряс-таки меня, дьявол! Так вот она, степь? Вправду, трава по пояс, да сухая, жесткая. Нет уж, — брось ты басни рассказывать! — где тут свеклу посадишь? Степь, она степь и есть.

Манья чешет в затылке.

— Прикупить бы, хозяин, еще вон тот кусок, и можно хоть три десятка коней пасти.

— Ну, — возражает Гордубал, — трава-то совсем сухая, ни жиринки в ней.

— А на что он, жир? — ухмыляется Штепан. — Конь, хозяин, должен быть поджарый. На убой его откармливать, что ли?

Гордубал не отвечает. Подходит к лошадям, гладит их по мордам.

— Ну, ну, малыш, ты молодец, не бойся… Что прядешь ушами? Экий ты умница! Ну, чего хочешь, почему бьешь копытом?

Штепан распрягает лошадей, выпрямляется и говорит резко:

— С конями разговаривать нельзя, хозяин. Испортятся.

Гордубал быстро оборачивается. Дерзость такая — да хозяину? Нет, верно, он просто так. Не хочет, чтобы лошади ко мне привыкали. Да я не буду в твои дела путаться, бес ты эдакий. Ну-ну, не злись!

Штепан пускает лошадей пастись и берет косу — накосить сена. Эх, дурень, надо было взять с собою и вторую косу, — вздыхает Юрай и принимается разглядывать горы над Кривой. Вот где настоящие поля! Правда, камней многовато, но зато картошка, овес, рожь растут. Тут вот рожь еще не снята, а там уже вяжут снопы.

— А кто же купил наше поле наверху, Штепан?

— Какой-то Пьоса.

Ага! Пьоса. Андрей Пьоса — Гусар. Вот почему он тогда в корчме не подошел. Совестно ему, что выманил землю у бабы. Юрай глядит вверх. Странно! Поле Гордубала точно спустилось с гор и разлеглось здесь, в степи…

— А Рыбары где? Тут, внизу? — интересуется Гордубал.

— Вон там, — говорит Штепан. — В той стороне. Три часа езды отсюда.

— Три часа! Не близко, стало быть, до Рыбар.

Гордубал от нечего делать срывает стебелек и жует его. Трава кислая какая-то, скрипучая. Нет, у нас в горах на полонине трава совсем другая на вкус, пряная, тимьяном отдает. Юрай бредет по степи все дальше и дальше. Экая гладь, ничего не видно, одно небо, да и то какое-то пыльное, не то что в горах. А вот кукурузное поле. И вправду, высока кукуруза, в человечий рост, настоящие заросли. А что толку? Разве свиней сюда пустить? Нива — это другое дело, она как тулуп.

Акация? Юрай не любит акацию. Там, наверху, терн и шиповник, рябина и можжевельник и никаких дурацких акаций.

Уже скрылся из вида Манья в фартуке и высоких сапогах. Как это так — не поговорить с конем? Конь — умная тварь, не хуже коровы. От слов он смирней делается.