Эудженио Монтале - Динарская бабочка

Она не дала ему договорить.

— Как только приедем в гостиницу, закажи катер, — сказала она ледяным тоном. — Я уезжаю сегодня ночью. Потом напишу тебе, по какому адресу прислать мои вещи.

Собираясь поздно вечером в пустой задней комнате, они с удовольствием обсуждали, как отпразднуют падение (а еще лучше, смерть) Тирана. И поскольку все четверо были гурманами, воображаемые сатурналии чаще всего принимали форму пиршества. Политических амбиций у них не было, да и конец ненавистного злодея представлялся настолько далеким и маловероятным, что было бы непозволительной роскошью думать о возможности перемен.

— В тот день, когда он отправится к праотцам, — сказал Абеле шепотом (и у стен есть уши!), я приглашу лучшего в городе повара, чтобы приготовил для нас рис по-пьемонтски, улиток в винном соусе с грибами и на десерт суфле с коньяком «Прюнье». Разумеется, за мой счет.

— Если его кокнут, — недоверчиво озираясь, прошептал Эджисто, — я собственноручно сварю вам суп из клешней омара, какой не снился и самому Господу Богу. А вино… для такого случая у меня найдется несколько заветных буты…

— Если он окочурится, — перебивая его, закричал Вольфанго, которому тут же закрыли рукой рот, чтобы говорил тише, — я приготовлю вам капеллетти по собственному рецепту, жареного молочного поросенка с розовой корочкой, и «Ламбруско» у нас будет литься рекой…

— Когда он сдохнет, — заорал с выпученными глазами одышливый Ферруччо, вскакивая на ноги, — лучшим выбором будет рагу из косули, такое, что пальчики оближешь, а также…

— А также полная сковорода красных грибов, промытых белым вином, полкартофелины, полпомидора, кружок корня сельдерея, щепотка имбиря, капля рома, щепотка тертого фенхеля, — минут тридцать на медленном огне, после чего тонкий слой сливок сверху, чуточка моденского уксуса и наконец…

— Что, наконец? — не выдержали Абеле, Эджисто и Вольфанго.

— И наконец… не перебивайте… и наконец…

Роясь в памяти, он вдруг стал хватать руками воздух и упал бы, если бы друзья не поддержали его и не уложили на софу. Он был бледен и, казалось, не дышал. Абеле пощупал ему пульс и покачал головой:

— Нужно звонить в скорую. По-моему, он умер. Я знал, что эти разговоры до добра не доведут.

Ведущий к почетным передним местам мостик из лодок напротив островка Индиано был близко, но, увы, возможность ступить на него имели, похоже, далеко не все. Только что по нему под жидкие аплодисменты проследовали мимо огненосцев, услужливо рассеивающих мрак дымящимися факелами и карманными фонарями, зажатыми в руках, как револьверы, несколько важных особ, задрапированных в черные хламиды. Сейчас лодки отводили от берега, дабы воспрепятствовать проходу простых смертных. Небо яркими пучками света разрезали прожекторы, и масса любопытных кружила на яликах вокруг освещаемого мощными юпитерами островка, по которому носились режиссеры, вооруженные мегафонами и свистками, телефонисты, кабельщики, специальные корреспонденты и другие «посвященные». Направляясь к плавучему мостику, я, известное дело, вызвал подозрения у хранителей огня, потому что один из них подошел ко мне и ткнул в лицо трубку карманного фонаря, источавшего неприятный голубой свет.

— Документы! — сказал он нараспев.

Он долго изучал мое удостоверение личности, проверяя, похож ли я на свою фотографию, после чего сухо приказал: «Сюда!», показав, где мне надлежало спуститься к реке.

Вскоре я уже стоял над рекой под тусклым уличным фонарем, на почтительном расстоянии от мостика избранных, рядом с рыжеволосой женщиной, внимательно наблюдавшей, как мне показалось, за перемещением улитки по парапету. Женщине могло быть тридцать — тридцать пять лет, ее спутник, только что закуривший длинную сигару, выглядел моложе. Они оживленно беседовали, но шум самолетов, которые летели на небольшой высоте, оставляя за собой шлейфы листовок, мешал мне слышать их разговор. Начался спектакль «18 B.L.» [144] Спектакль, героем которого стал военный грузовик Фиат 18 BL, состоялся во Флоренции в 1934 г. На огромной сцене под открытым небом прославлялась роль героической машины на итальянском фронте в Первую мировую войну, на политическом фронте после прихода к власти Муссолини, когда танки со знаменитым фиатовским двигателем участвовали в подавлении инакомыслия, и на полях, где с теми же двигателями победным курсом двигались трактора. , «массовое» зрелище с участием машин и аэропланов, представление для одного выскочки и стотысячной толпы, призванное, если верить газетам того времени, окончательно похоронить буржуазный театр.

Сидя на парапете, я не очень-то следил за происходящим на острове. Я думал о своем, пока громкие крики не заставили меня поднять голову. Под деревьями появился накрытый стол в форме подковы с надписью огромными буквами над ним: ПАРЛАМЕНТ. Все прожекторы были направлены туда, на стол и на пирующих, к которым, с очевидным намерением сбросить парламентскую шваль в Арно, мчались выныривающие из темноты танки.

— Заминка, — сказала женщина, бросив взгляд в ту сторону и снова сосредоточив внимание на улитке, остановившейся на середине парапета.

— Заминка, — сказал ее спутник, выдыхая облако сигарного дыма.

Действительно, стол неожиданно за что-то зацепился, и опрокинувшим его танкам никак не удавалось сбросить его в реку под улюлюканье и смех зрителей. Тем временем социал-демократические кутилы, крошечные, как муравьи, разбегались в разные стороны, преследуемые отважными танкистами, осыпающими их оскорблениями. Неожиданно один из прожекторов погас, и интерес к спектаклю на несколько секунд пропал. Над головами пролетели очередные самолеты, зажегся свет, и сценой завладела хореография в сопровождении труб и литавр.

— Не вижу смысла… — с грустью в голосе начала рыжеволосая женщина, но не договорила, заметив, что маленькая улитка, чей влажный белый след блестел в свете фонаря, остановилась.

— А тема-то не новая, — сказал ее спутник, пыхтя сигарой как паровоз.

Из деликатности я отошел на несколько шагов. Небо, предвещая дождь, затягивали тучи. К доносившемуся с острова шуму присоединялся хриплый хор лягушек. В лучах мощных юпитеров гигантские плуги и сельскохозяйственные агрегаты превращали вчера еще бесплодные земли Империи в плодородные, и, подчиняясь свисткам режиссеров, на пустом месте возникали колосистые хлеба и хлопковые плантации, фонтаны нефти, тут же поступающие в широкие трубы нефтепроводов, густые фруктовые сады, населенные нимфами и псевдорусскими танцовщиками. Выли сирены, и на горизонте вспыхивали бенгальские огни. Зрители притихли, напуганные первыми каплями дождя. Огни рампы замигали. Я вернулся на прежнее место.