Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке

Его заявление было как гром среди ясного неба. Когда мы прибыли в Москву, нам обещали, что на обратном пути нас доставят из Москвы в Париж на «Эр Франс» и Союз писателей возьмет на себя не только оформление всех документов, но и сообщит расписание рейса тем, кто ждет нас в Париже, поэтому мы были спокойны. И вот теперь, когда наступило время лететь в Париж, нам заявляют: «Возвращайтесь в Токио через Сибирь»! К тому же объясняют это тем, что российское государство испытывает нехватку валюты и не может оплатить наш полет из Москвы в Париж.

Я, как глава делегации, продолжал настаивать. У нас обоих неотложные дела в Париже, поэтому, если советское правительство не в состоянии оплатить наш перелет, мы отправимся туда пешком.

На это секретарь сказал:

— Вы знаете расстояние до Парижа? Когда-то давно Наполеон со своей армией, наступая на Москву, был вынужден проделать этот путь пешком, но даже ему это оказалось не по плечу, и он потерпел поражение. Так что не говорите ерунды и соглашайтесь на наше предложение.

Я спросил мнение Ооки. Он также заявил, что отправится в Париж хоть на своих двоих.

Секретарь посоветовал нам предстоящей ночью спокойно все обдумать и вместе с А. удалился.

Надо сказать, нам пришлось немало поволноваться.

Утром на завтрак со стола исчезла черная икра, а вместо нескольких сортов фруктов, которые нам обычно подавали, принесли немного консервированных цитрусовых. Уже одно это говорило о том, что пора уезжать. Мы поняли, что так или иначе нам до полудня придется убраться из этой знаменитой гостиницы.

Однако в десять часов неожиданно появился переводчик М., которому сказали, что мы еще не все осмотрели в Москве, и велели провести с нами экскурсию.

То же самое на следующий день. И на следующий. На четвертый день Оока, едва проснувшись, будучи не в духе, начал меня донимать:

— Я уже согласен лететь через Сибирь, лишь бы вернуться домой. Не можем же мы и в самом деле возвращаться пешком.

За время нашего путешествия я уже не раз испытывал на себе его беспричинные приступы раздражения, поэтому и на этот раз ответил добродушно:

— Не волнуйся. Я тоже не собираюсь возвращаться пешком.

— Но ты же сам во всеуслышанье объявил, что пойдешь пешком, вот они теперь и выжидают, когда ты отправишься в путь.

— Не может быть!.. Они поняли, что я шучу, не бери в голову…

— Скорее сочли тебя за полоумного старика! — эти его слова я пропустил мимо ушей.

Как и в предыдущие дни, пришел М. и с ходу радостно оповестил нас: в Союзе писателей хотели сводить нас на оперу, но не могли, поскольку театральный сезон закончился, однако две недели назад в оперном театре прошла премьера «Дамы с камелиями», тепло встреченная московской публикой, и сегодня руководство страны приглашает на представление делегации иностранных государств, поэтому, если мы желаем, он достанет три билета.

От его слов у Ооки улучшилось настроение, и мы решили сходить на русскую постановку «Дамы с камелиями». Специально для иностранных делегаций тенор, исполняющий партию Альфредо, и баритон в партии Жермона выступят в утреннем спектакле.

Роскошь внутреннего убранства московского оперного театра поразила меня, хоть мы и сидели все трое в самых задних рядах партера. В молодости я дважды видел в Париже «Даму с камелиями», и меня всегда трогала ария, в которой Жермон, отец Альфредо, рассказывает сыну о «Земле и море Прованса». Специальная ложа, отведенная для иностранных делегаций на втором ярусе, выглядела на мой вкус слишком претенциозно, но на сцене, когда поднялся занавес, все было точь-в-точь как в Парижской опере.

И тут случилось нечто неожиданное.

Зрители начали всхлипывать, а то и плакать навзрыд. Ария Жермона «Земля и море Прованса» прошла под аккомпанемент всхлипов и рыданий публики, так что я ничего не мог расслышать. Последние жалобы Альфредо, посещающего умирающую Виолетту, были совершенно заглушены рыданиями зрителей.

Никогда прежде я не видел такого и был в недоумении. Повернувшись, я заметил, что и наш М., закрыв лицо руками, всхлипывает, да что там, рыдал весь первый ярус. Зрители второго и третьего ярусов повскакали с мест и рыдали стоя.

Что происходит? Надо бы завтра спросить, всегда ли русские так «слезливы» на драматических представлениях, подумал я, вновь погружаясь в атмосферу роскошного московского оперного театра, сотрясаемого хором рыдающих россиян. Но про себя продолжал задаваться вопросом — неужто эти неулыбчивые россияне настолько чувствительны к чужому горю?

На следующее утро вместо переводчика М. в гостинице появилась А., сказав, что пришла по поручению секретаря Союза писателей.

— Простите, что по досадному недосмотру Союза писателей вам пришлось задержаться, — сказала она, — но сейчас все проблемы устранены, удалось достать два билета на самолет «Эр Франс», вылетающий сегодня в полдень. Я буду вас сопровождать, соберите багаж!

Вот и не пришлось идти пешедралом, сегодня же вечером я буду в Париже! Я был счастлив. Вещей было не так много, чтобы их долго «собирать». Можно не торопиться. Я повеселел, А. также оставила официальный тон и вступила со мной в непринужденную беседу. Я узнал от нее много неожиданного.

Например, что во время нашего пребывания в Москве в гостинице постоянно находился человек, знающий японский язык, который подробно докладывал о нашем поведении в Союз писателей. Что черная икра, которую нам неизменно подавали утром и вечером, хоть и производится исключительно в России, является таким дорогим деликатесом, что даже государственные чиновники могут позволить себе ее только раз в неделю, поэтому затраты на нашу черную икру наверняка пробьют ощутимую брешь в бюджете Союза писателей. Что нас пригласили, поскольку мы оба, как писатели, имели высокую репутацию, но тот, что помоложе, хоть и должен был, по идее, во время визита вести себя так же, как старший, по вечерам заказывал себе в номер крепкие напитки и в одиночестве предавался возлияниям, результаты которых сказывались еще и на следующий день, когда он изводил пожилого писателя своим дурным настроением, ставя в неловкое положение и его и переводчика…

— Что бы обо мне ни болтали, я не скрываю, что люблю выпить и покурить, не чета вам, «морально устойчивым», — засмеялся Оока. — А на «Эр Франс» мы не опоздаем?

И он начал торопить А. Мы поняли, что, если упустим этот рейс, нам уж точно придется добираться до Парижа пёхом.

А. сказала, что она еще накануне оформила все документы и телеграммой сообщила время прилета моей дочери, живущей в Париже, поэтому спешить некуда. В конце концов, она довезла нас до аэропорта на машине Союза писателей, поджидавшей у гостиницы.