Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке

Поначалу сам юноша меня не интересовал, меня волновали лишь слова, которые будто бы его устами изрекала Родительница. Тем более что я никак не мог удостовериться, что это действительно ее слова.

Родительница-вероучительница не жалела сил, чтобы развеять сомнения у такого закоренелого позитивиста, как я.

Вот лишь один пример. Как-то раз она пригласила Иисуса и устами юноши попросила заговорить со мной.

Дело в том, что в двадцатые годы (раньше я уже, возможно, писал об этом), борясь с туберкулезом во французском Отвиле, я как-то раз на обратном пути от холма посреди заснеженного высокогорья, который мы с моими друзьями по несчастью окрестили нашим храмом, вознося на нем молитвы, обратился к Жаку:

— Когда Иисус был распят на кресте, он воскликнул: «Боже, Боже, для чего ты меня оставил?», получается, в миг смерти даже он усомнился в Боге?

На что тот, кого мы называли «гений Жак», ответил с упреком:

— Непозволительно так легкомысленно говорить об этих вещах, хоть ты и не христианин.

И вот, явившись в мой дом, Иисус устами юноши Ито прежде всего ответил на мой давнишний вопрос:

— Когда я был распят на кресте, я тихо декламировал псалом, но евангелист остановился на стихе: «Боже, Боже, для чего ты меня оставил», а следующий стих по недосмотру опустил.

Затем Иисус продолжил:

— Когда я занимался плотницким ремеслом, я искал истинный путь, но при этом страстно мечтал заниматься науками в стольном граде, из которого мог бы взирать на гору Фудзи, и молил Бога сделать так, чтобы мое желание исполнилось…

Как только он сказал то, что было неведомо моим отвильским друзьям, я поверил, что это Иисус, и поклонился ему до земли, пораженный, с ощущением своей ничтожности…

— Бог Великой Природы, — продолжал он, — в 1987 году впервые сойдет на Землю для Спасения Мира, и в это время я — как Иисус воскресший — буду сопровождать Его и помогать Ему…

Слова я вроде бы уловил, но нежный, молодой, красивый голос, голос Иисуса, я слушал, задыхаясь от слез, поэтому действительный смысл сказанного моя душа не восприняла.

Иисус рассказывал о том, как он учился, но я старался крепко удержать в душе не столько то, что он говорил, сколько звук его голоса, и в этот момент из уст юноши Ито раздался голос госпожи Родительницы:

— Послушай, Кодзиро, Господь Бог призвал сюда Иисуса, чтобы он очистил твои глаза и сердце от пыли, это тебе понятно? Так что постарайся быть на высоте… Прощай.

На этом миссия Ито закончилась, и он ушел на работу, но я не мог подняться со своего места.

У меня было чувство, что Иисус еще находится здесь, а кроме того, от сильного потрясения я обессилел и не мог встать. Я ждал, что Иисус, может быть, заговорит со мной непосредственно…

Голос Иисуса наполнил все мое существо, но сам Иисус вновь так и не появился.

Взяв пленку, я поднялся в кабинет на второй этаж. Я слышал слова Иисуса отрывочно, поэтому, собравшись с духом, решил прослушать запись.

Но уже через несколько минут, прижавшись лицом к столу, разрыдался.

Спустя неделю, во время следующего визита юноши Ито, явился Шакьямуни и о многом мне говорил, но, будучи невеждой в буддизме, я ничего не понял и был в растерянности.

— Желаю здравствовать… Сегодня Господь Бог пригласил Шакьямуни, чтобы очистить твои глаза от пыли, — сказала Вероучительница, и тотчас голос ее сменился голосом старика лет шестидесяти-семидесяти.

— В юности ты каждый день, обратившись к горе Фудзи, молился, чтобы попасть в столицу и получить возможность учиться. Твое желание, казавшееся невыполнимым, благодаря сострадавшему тебе Богу стало выполнимым. Ты, нищий, не задумываясь о предстоящих трудностях, отправился в столичную обитель знаний. Точно так же радовался я, когда, оставив жену и детей, вышел из дворца, спустился в долину и стал учиться у отшельников.

Начав так, он подробно рассказал, где и чему учился, как совершенствовал свой дух. Окончив свою учебу и возвращаясь во дворец, где ждали его жена и дети, он прилег отдохнуть под деревом бодхи и, обретя удивительный духовный опыт, вновь поднялся в горы и решил продолжать путь аскезы… Так он подробно описал мне всю свою жизнь до конца своих дней.

Но, впервые слыша имена, всплывающие в его рассказе, я не смог их сразу запомнить, кое-что я не расслышал, поэтому и содержание не вполне понял. Только последние фразы отчетливо врезались в мою память:

— Мое учение в моей родной Индии полностью исчезло, поскольку было отвергнуто отшельниками. Оно распространилось в Китае, достигло Японии, и здесь, называя его буддизмом, ему ревностно следуют вот уже две тысячи лет.

Шакьямуни — основатель японского буддизма, поэтому я хотел убедиться, насколько сказанное им соответствует действительности. Я решил дать послушать пленку моему молодому другу, университетскому профессору Е., крупному специалисту по буддизму, позвонил ему, объяснил обстоятельства и изложил свою просьбу.

Он зашел ко мне вечером следующего дня, пораньше уйдя после занятий. Я сразу дал ему послушать пленку.

Когда он подтвердил, что все сказанное на пленке соответствует действительности, я был потрясен.

— И все-таки возможно ли, чтобы этот голос и манера говорить принадлежали самому Шакьямуни? — засомневался Е. — Слушая его, я не мог оторваться, но все же это как-то странно.

— Я не понимал, что Шакьямуни говорит, но красота его голоса и манера изъясняться меня заворожили, — сказал я, взглянув на своего молодого друга.

Бог Великой Природы, сам обратившись ко мне, очистил мое сердце от пыли.

Единый Бог Великой Природы так велик, что люди не способны лицезреть Его, но голос Бога — как у тридцатилетнего человека, ясный, чудесный, высокий, и громкость его ни с чем не сравнима. Слова несколько архаичные, фразы короткие, и каждая запечатлевается всем существом того, кто Ему внемлет…

Я провел несколько месяцев, слушая речи, произнесенные устами юноши Ито, и был заворожен голосами, словами, манерой говорить тех, кто впервые обращался ко мне — Мики Накаяма, Иисуса, Шакьямуни, Бога Природы…

После уже ко мне взывало содержание их речей, заставляло задуматься. Чаще других со мной говорила госпожа Родительница — Мики Накаяма.

Тем не менее к юноше Ито, через которого ко мне обращалась госпожа Родительница, я не испытывал особого интереса. Госпожа Родительница походя нередко упоминала о нем, называя «этот ребенок» или «ясиро», но как только разговор оканчивался, он убегал на работу, что не способствовало пробуждению моего интереса к нему.

Но вот как-то раз он поднялся, поспешая на работу, и вдруг лицо его исказилось, и он схватился обеими руками за правый бок. И тут-то впервые заговорил о себе.