Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке

Все произошло очень быстро. Бурая дикая кошка, до сих пор спавшая на садовом камне, пригревшись на солнышке, возле сливы, внезапно сцапала одного птенца.

От удивления я затаил дыхание и онемел. Дикая кошка, одним махом проглотив птенца, лениво потягивалась как ни в чем не бывало. Между тем воробей-отец, видимо, успел позвать оставшегося птенца и заставил его взлететь, потому что они уже сидели в безопасности на проводах, протянутых над шоссе, и смотрели в сторону садового камня.

Не в силах оставаться безучастным, я отворил стеклянную дверь и с криком: «Ах ты убийца!» — бросился вперед. Дикая кошка, только что на моих глазах съевшая птенца, метнувшись, убежала на задний двор. Взглянув на провода, я заметил, что и воробьи уже улетели.

Дочь была так поражена моим яростным порывом, что мне пришлось вкратце рассказать ей о том, что я видел.

— Разве в этом состоит закон природы, называющийся борьба за существование, — заключил я, возмущенный. — Я еще допускаю, что когда кошка ловит и съедает мышь, это — закон природы, но питаться воробьями — против природы!

Тогда дочь напомнила мне события двадцатилетней давности. В соседних разрушенных домах осталось много брошенных хозяевами кошек, родившиеся от них котята одичали и стали забредать в наш сад, ставя нас в трудное положение. Никто из моих домашних не любит кошек, и забредавших животных мы неизменно прогоняли. Однако как-то раз кошка демонстративно уселась на ступенях главного входа с большой крысой в зубах, мол, взгляните, какая я молодчина. Обнаружившая ее третья дочь принялась кричать, но та, положив крысу, не двигалась и не убегала. На крики вышла жена. Она похвалила кошку, зарыла трупик крысы в углу сада, но все же не стала ее прикармливать. После этого ни у кого из нас не прибавилось любви к этим животным, но поскольку в соседних пустующих домах развелось множество крыс, дикие кошки нам особенно не досаждали. Через какое-то время крысы в округе, по-видимому, повывелись, да и люди прекратили бросать кошек, так что о них в нашем доме стали забывать. Однако, с тех пор как Япония стала слыть богатейшей в мире страной, в нашем саду вновь начали появляться бездомные кошки, и, по словам дочери, сейчас у нас, точно по своим владениям, бродят две особи — бурая и белая. Дочь говорит, что крыс теперь нет и в помине, в каждом доме кухонные отбросы помещают в специальные контейнеры, которые забирают городские мусоровозы, так что кошкам опять нечем поживиться, поэтому, по идее, они должны быть тощими, чего не скажешь ни о белой, ни о бурой, довольно упитанных. Из этого дочь сделала вывод, что они появляются в нашем саду, когда уходят в загул, убегая от своих хозяев.

Или же эти две все-таки бездомные и растолстели, пожирая воробьев… Тогда ничего странного в том, что в последнее время воробьев в саду поубавилось. Найдя объяснение, я на том успокоился.

Но можно ли считать естественным, отвечающим пресловутому закону борьбы за существование тот факт, что кошки ради своего выживания поедают воробьев? Никак не могу этого ни понять, ни принять…

Начиная с двадцатого января неожиданно похолодало, в феврале продолжали стоять холодные дни, однако слива перед домом зацвела довольно рано.

Я корпел над последними страницами «Замысла Бога» и, опасаясь холодного воздуха, из дома не выходил, поэтому и не знал, что слива уже расцвела. Но как-то раз, выглянув из окна гостиной, вдруг обратил внимание на цветущую сливу и поспешил в сад посмотреть поближе.

— Наконец-то заметили? А я уже дня четыре как расцвела. Все предвкушала тот миг, когда вы соизволите на меня взглянуть. У нас, у деревьев, нет голоса, мы не можем закричать: «Эй, посмотрите, я цвету!»

— Я не обращал внимания, уверенный, что в такие холода слива не цветет, но сейчас вижу, что именно в эту холодную пору, когда для цветов еще рано, твои благоуханные цветы как нельзя кстати!

— Шесть лет назад я расцвела в это же время. Тогда тоже стояли ясные холодные дни. После полудня ваша супруга неожиданно вышла из дома, подошла к садовому камню и, подняв глаза на мои ветви, сказала то же самое, мол, как мило, что, несмотря на холод, распустились эти прекрасные цветы… Я была польщена, взволнована. И когда она через три дня за обедом скоропостижно скончалась, мы, деревья, все опечалились. Провожая ее в день похорон, мы старались цвести изо всех своих сил… Да, с тех пор время как будто побежало быстрее.

После того как немногословной старой сливе удалось успокоить разобиженную магнолию, наши сердца точно раскрылись навстречу друг другу, мы часто задушевно беседовали. Но сейчас я помалкивал, весь превратившись в слух.

— Вы, наверно, помните, как однажды ночью, после смерти супруги, вы стояли одиноко в саду, шумящем под порывами северного ветра…

Разумеется, эти стихи не ваши. Это я, глядя на вас, от нахлынувшей скорби перевоплотившись в вас, сочинила что-то вроде пятистишия. Раз уж мне довелось жить в саду писателя, я всеми силами старалась хоть немного набраться образованности…

— Сэнсэй, — продолжала слива, — хоть я нынче и покрылась цветами, соловьи что-то не прилетают, а в тот год на седьмой день после похорон вашей супруги прилетел соловей и уселся на ветке. Я было обрадовалась, что своим сладостным пением он утешит вас, но ожидания оказались напрасны, он так и не запел. Я несколько раз его окликнула, но он, скорбя, улетел. Тогда, вновь перевоплотившись в вас, я сложила жалобную песню:

Расчувствовавшись, я молча вернулся домой.

Действительно, моя жена умерла шесть лет назад в возрасте семидесяти девяти лет. За несколько дней до смерти она звонила нашей внучке, живущей за границей, чтобы поздравить ее с днем рождения. Она тревожилась, что внучке на чужбине приходится несладко, поэтому, услышав, что в американской школе учитель похвалил ее за то, что она владеет английским языком лучше своих американских сверстников, моя жена успокоилась. «Пора мне умирать… На свете нет никого меня счастливее…» — повторяла она, а я в шутку говорил ей: «Погоди, рано тебе говорить такие слова, вот поднаберешь еще годков, тогда посмотрим!» После ее смерти я никак не мог привыкнуть к тому, что ее со мной нет, ни с кем не заводил о ней разговоров и ничего не писал о ней.

Но вот полгода назад ко мне в дом вошла госпожа Родительница и под конец разговора сказала: «Благоверная твоя была кристальной души человек!» И добавила: «Ныне она помогает Богу, да и мне тоже. И сегодня она здесь вместе со мной и преисполнена радости…»