Митчел Уилсон - Брат мой, враг мой

– Мы можем починить ту старую калошу, что стоит в сарае, – порывисто воскликнул Дэви, стремясь заслужить её прощение. Он начал придумывать план бегства во всех подробностях, сам не веря в его реальность, и был поражен, когда Марго сказала:

– Давай так и сделаем, Дэви, давай!

Дэви открыл рот от удивления, поняв, что это он придумал план решительного бунта против дяди Джорджа. Кен должен был сделать это, но Кен молчал. Дэви выждал, однако Кен ничем не показал, что желает возглавить это предприятие; тогда Дэви придвинулся ближе к Марго. До поздней ночи они обсуждали план бегства и наконец улеглись спать. Но прежде чем Марго успела отвернуться, Дэви приподнялся на локте и дотронулся до её обнаженной руки.

– Скажи и мне наконец «спокойной ночи», – взмолился он. – Ты всегда это говоришь только Кену.

– Эй, ты!.. – вдруг прорвало Кена, словно его самолюбие могло вытерпеть любое предательство от брата и сестры, только не это.

– Замолчи, – бросила Марго через плечо. – Дэви прав. И, кроме того, он самый младший.

– Но не самый маленький, – не унимался Дэви.

– Хватит, ложись, – сказала она.

И снова Дэви обволокло её тепло, он почувствовал дыхание сестры на своем лбу и прижался лицом к её лицу.

«Как хорошо», – подумал Дэви. Он ощутил глубокую тихую радость и порывисто поцеловал Марго в шею, надеясь, что Кен не заметит этого, а она не рассердится.

Марго, приподнявшись, погладила его по щеке, и Дэви, глубоко переводя дыхание, повернулся на бок. В груди у него разливалось солнечное сияние.

Через месяц, в безветренный жаркий вечер, они были готовы к побегу. Дэви с точностью до одной минуты предвидел, что произойдет, и всё-таки пугливо вздрогнул, когда свет внезапно погас. В кухне воцарилось недоуменное молчание, плотное, как окружающая темнота.

– Я принесу лампу, дядя Джордж, – торопливо сказал Дэви. – Марго, кажется, пошла в сарай.

– Мне наплевать, кто принесет лампу. Давай поживее и исправь проклятый генератор. Да пошли сюда сестру. Нечего девушке шляться по ночам.

Выйдя в сгущавшуюся вечернюю тьму, Дэви постарался поверить в то, что они действительно убегут от всех этих знакомых запахов, звуков и ветерков. Пройдет время, и дядя Джордж поймет, что хоть они и удрали от него, а всё-таки были неплохими ребятами. Дэви на секунду даже стало жаль дядю, но он тут же вспомнил, что Марго сидит одна на дороге, в заплатанном «фордике», и ждет их.

До шоссе оставалось ярдов пятьдесят, когда Дэви увидел впереди движущийся свет фонаря. Он остановился и тронул Кена за руку. Мальчики, согнувшись, юркнули в кусты, потом побежали в сторону. Сердце Дэви билось где-то в горле. Он смертельно боялся, что их поймают.

– Он ищет Марго, – прошептал Кен. – А всё ты. Надо было тебе говорить, что она в сарае!

От страха Дэви разозлился.

– А ты чего же молчал? Взял бы да придумал что-нибудь получше.

– Чего ради, ведь ты последнее время стал командовать всем, мистер Подтяни-штаны! Когда он войдет в сарай – бежим!

Издали слабо донесся сердитый голос дяди. Кен толкнул локтем Дэви, и они помчались по равнине, но вдруг неподалеку снова мелькнул фонарь дяди Джорджа. Мальчики бросились на землю, не сводя глаз с раскачивающегося фонаря. Оба лежали неподвижно, сдерживая дыхание.

– Пошли в обход, по берегу ручья, – шепнул Кен. – Пока он дойдет до сарая, мы добежим к Марго.

Они поползли вдоль тропинки, подымавшейся на холм, добрались до вершины и бегом спустились с другой стороны к болоту, окруженному лиственницами. Здесь стояла черная, непроглядная ночь. Какой-то зверек прянул в сторону и поскакал в кусты. Ужас его передался мальчикам. Дэви остановился и поглядел вокруг, но Кен бежал дальше.

Вслепую Дэви бросился за ним, напрягая зрение в темноте и заслоняя руками лицо от хлещущих веток. Штаны съехали, пришлось подтягивать их на ходу. Споткнувшись о камень, он потерял равновесие и полетел куда-то вниз. Ещё момент – и он очутился в воде. Всплеск отдался в его ушах грохотом; по глубине сомкнувшейся над ним темной воды он догадался, что попал в омут неподалеку от мельничного лотка.

Дэви придержал дыхание, стараясь выплыть на поверхность, но уперся макушкой во что-то твердое, и тело его медленно закружилось в водовороте. Он задерживал дыхание, и, казалось, вся его сила сосредоточилась между глаз, в переносице, а грудь готова была разорваться. Он попытался выплыть из-под нависшего над ним выступа скалы, но вода не пускала его.

И тут, словно до его сознания внезапно дошли сказанные кем-то слова, он понял, что через несколько секунд умрет.

Где-то, в крошечной клеточке мозга, которая начала жить прежде его первого вздоха при появлении на свет и которая умрет в нем последней, он уже оплакивал свою гибель.

В следующую секунду он, с алчностью изголодавшегося, вдыхал упоительный мягкий воздух – Кен вытащил Дэви и держал его голову над водой. Дэви понял, что спасен, и его глаза, затуманенные от слез и воды, с обожанием устремились на брата.

– Жив? – шепотом спросил Кен.

Дэви успел только поблагодарить его мокрыми глазами – его вырвало водой прямо в лицо Кену. И видя, как тот стоически выдержал это, Дэви почувствовал, что любит его ещё сильнее. «Старший брат всегда остается старшим», – исступленно твердил он про себя, и Кен доказал это, спасши жизнь младшему братишке. Дэви поклялся посвятить всю свою жизнь тому, чтобы отблагодарить Кена и искупить бунт против него, казавшийся ему сейчас тяжким грехом.

И теперь, несколько лет спустя, Дэви постарался упрятать это воспоминание в самый дальний закоулок памяти, холодно сказав себе, что в те дни произошло только одно: он усвоил основную заповедь технической религии, то есть поверил, что механизмы делают именно то, для чего они придуманы. И это не имело ничего общего с несправедливым утверждением Уоллиса, будто Кен – всего лишь тень Дэви. Нет, Кен – старший брат и всё, что под этим подразумевается. Всегда был старшим и всегда будет.

Погрузившись в задумчивость, Дэви неосторожно опустил второй бачок на цементный пол; раздался резкий скрежет. Уоллис раздраженно обернулся, готовый взорваться, готовый бросить в смутно маячившее перед ним испуганное лицо все самые обидные, самые жестокие слова – все, кроме тех, которые выражали бы его искреннюю любовь. Вдруг он остановился, заморгал, глаза его сразу прояснились, отчего он стал казаться гораздо моложе. Углубленный в свое дело инженер, составлявший часть его существа, закончил расчеты, пришел к какому-то решению и сбросил с себя сварливую придирчивость. Он заговорил совершенно иным тоном, задумчиво и деловито:

– Сегодня я успею собрать камеру сгорания. Значит, завтра мне понадобится перекись.