Сигрид Унсет - Фру Марта Оули

Собственно говоря, все началось с какой-то усталости, пресыщенности счастьем. Я где-то читала, что счастье утомительно. Так оно и оказалось.

Родился Халфред, и через какое-то время я вновь возобновила преподавание в школе. Второй ребенок вторгся в нашу жизнь, требуя бесконечных хлопот, внимания, работы, но ведь на этом, собственно говоря, и держится семейная жизнь, семейный очаг. Отто вновь окружил меня нежной заботой и вниманием – все было как в ту пору, когда появился на свет наш первенец, Эйнар. Тогда я так радовалась этому, но теперь все казалось докучным, комичным, просто-напросто раздражало меня. «Боже, зачем все это?» – думала я. К тому же Отто высказал пожелание, чтобы я оставила работу в школе – его дело процветало, и, как он считал, время для этого было самое подходящее. У нас бывало много народу, в основном друзья Отто, предприниматели. Я с грустью думала о том, что он может превратиться в настоящего буржуа, задатки которого у него были и раньше. И вот теперь, потворствуя его желаниям, я должна буду оторваться от своей среды, своих интересов, которые, как я всегда считала, можно сохранить, даже будучи замужем и имея детей. Старая как мир история. Я стану злой и сварливой, рожая одного ребенка за другим. И все сведется к тому, что я окажусь всего лишь частью комфорта коммерсанта Отто Оули.

Нельзя сказать, что все вдруг стало мне так ясно, но причина моего плохого настроения была именно в этом. Я чувствовала, что дальше так продолжаться не может, поскольку мы рискуем отдалиться друг от друга. И я всеми силами цеплялась за свою работу и детей, ведь надо же иметь в запасе какой-то тыл, если вдруг доведется пережить разочарование в самом главном.

Отто вообразил, что я просто нездорова, и посылал нашего семейного врача ко мне наверх, в спальню, принуждал меня понемногу пить вино и принимать железо, настаивал, чтобы я погостила у Хелены или отдохнула бы в нашем летнем домике, но особенно он настаивал на том, чтобы я взяла расчет в школе сразу же после летних каникул. Я отвергала все его предложения, хотя, честно говоря, было так ново, интересно и приятно сидеть в кресле грустной и усталой и предаваться размышлениям, особенно когда Отто присаживался рядом и начинал сочувственно расспрашивать: «Моя милая, дорогая Марта, что же это с тобой такое? Пожалуйста, не болей, хотя бы ради нас, милый дружочек!»

«Спасибо, я ни в чем не нуждаюсь, Отто», – говорила я, отвечая на его поцелуй. Вероятно, я питала тайную мысль таким образом привязать его к себе.

И вот, отправляясь как-то в свою обычную деловую поездку в Лондон, Отто стал уговаривать меня поехать с ним. А я противилась, прежде всего потому, что не хотела покидать детей. Впрочем, была и другая причина. Еще в молодости, мечтая о дальних странствиях, я пришла к убеждению: чтобы по-настоящему познать неповторимость того или иного места, узнать людей, ощутить атмосферу, необходимо подольше пожить там. А эта поездка предполагалась как нечто совсем иное.

Конечно, в конце концов я все же согласилась. И прекрасно сделала. И хотя я пробуждалась по ночам в то самое время, когда имела обыкновение вставать к детям, чтобы посмотреть, не раскрылись ли они во сне, и с грустью обнаруживала, что нахожусь в гостиничном номере, и начинала тосковать по своим крошкам в далекой Кристиании, но все же оказалось, что тоскую я не так уж и сильно, как ожидала. И я корила себя за это. Отто решил, что раз уж мы покинули дом, то нам следует еще и прокатиться в Париж, где мы и провели несколько чудесных дней. Отто добросовестно водил меня по всем тем местам, которые обычно посещают приезжие: музеям, театрам, увеселительным заведениям. Последние он простодушно принимал за олицетворение парижских тайн. Он купил мне новую шляпку, дорожный костюм, два гарнитура шелкового белья, весьма изящный корсет и шелковую нижнюю юбку – и вот, нарядившись в обновки, я танцевала с Отто канкан, это было ранним утром, когда мы, возвратившись в отель часа в четыре утра, пили шампанское в нашей комнате, заранее предвкушая, как будем всем рассказывать о том, как мы «прожигали жизнь» в Париже.

Возвратясь домой, я в хорошем настроении приступила к работе в школе и два последующих года была почти довольна жизнью.

Пропасть между нами образовывалась постепенно, складываясь, в сущности, из пустяков.

Мы нуждались в более просторной квартире. Наша стала тесной, прямо-таки негде было повернуться, а я уже ждала третьего ребенка: ясное дело, переезд назрел. Хорошо было бы, конечно, расширить наше жилье за счет мансарды, но семья столяра, занимавшая ее, и не помышляла о переезде.

Новая квартира сразу же не понравилась мне, несмотря на все кажущиеся преимущества. Придя туда, я была просто в ярости; все это происходило осенью, в ужасную погоду. У Отто было на примере по крайней мере еще семь квартир, а я позволила уговорить себя остановиться на этой. Хотя я заранее твердо знала, что мне никогда здесь не понравится.

Сама улица показалась мне крайне неприятной; обитатели ее – сплошь надутые мещане, живущие в уродливых крохотных виллах, окруженных запущенными садами с неизменными беседками, в которых никто никогда не сидит, с гранитными столбиками у входа и скучными фамилиями на дощечках, с кремовыми шторами и майоликовыми цветочными горшками на окнах. А если заглянешь в окна, непременно увидишь колонны, высокие лампы на полу и обязательно пальмы в кадках.

А Отто считал, что район просто замечательный, и когда я страдальчески повисла на его руке, он только заметил: «Ты сама виновата в своем состоянии, Марта. Нужно делать все так, как велит доктор».

Нам нужна была большая квартира. И именно такую, в два раза просторней прежней, мы заимели. Отто купил кожаную мебель для курительной комнаты и все захаживал в магазин, приглядывая мебель для гостиной; какой она должна быть, у нас не было единого мнения. Как-то во время вечерней прогулки в витрине одного магазина мы заметили большой мебельный гарнитур из красного дерева, который очень понравился Отто. «Это мебель в русском стиле», – заявил он, хотя одному Богу известно, с чего он это взял. Я согласилась, мне действительно понравилась обивка из тисненого бархата бирюзового цвета. В течение всей недели Отто загадочно вел себя, а однажды вечером привел на новую квартиру. В ней красовался «русский» гарнитур!

Родилась Ингрид. Наконец-то исполнилось задушевное желание Отто иметь дочку. Он был от нее в полном восторге, так много времени занимался ею, что это даже раздражало меня. Придя домой из конторы, даже прежде чем войти и поздороваться со мной, он шел в детскую. Мне казалось смехотворным, что такой большой мужчина ходит по дому с малышкой на руках и сюсюкает: «Ах ты моя холесая! А ну-ка давай дадим гадкой мамусеньке!» И он совал мне в лицо малышку, не обращая никакого внимания на то, чем я была в данный момент занята.