Фредерик Бегбедер - Воспоминания необразумившегося молодого человека

Я скучал по Анне, но, обидевшись, в течение многих часов оттягивал нашу встречу.

«Рита Мицуко» ошибались: любовные истории имеют счастливый конец. Иначе это уже не любовные истории, а романы (или песни «Риты Мицуко»).

Похороны отца Анны: ослепительное солнце, приподнятое настроение, птички щебечут на деревьях. Меня не ждали. Прием был прохладным, слезы — чуть теплыми. Вокруг сплошной бомонд. Отовсюду слышались сдавленные смешки. Анна прошла мимо меня, даже не поздоровавшись. И тогда я протянул ей свой подарок: труп моей кошки, убитой тем же утром из ружья. Все присутствующие были скандализованы. Слишком много смертей для такого чудесного дня. Мой подарок Анна не приняла, но в глазах ее промелькнула благодарность.

Церемония прошла быстро: наверное, священник торопился на поезд или кто-то еще ждал своей очереди лечь в могилу. Я представил себе эту длинную очередь (явно более длинную, чем очередь перед кинотеатром, где люди стоят друг за другом). Я незаметно покинул собрание, чтобы похоронить свою кошку где-нибудь в сторонке. Ее труп начинал смердеть. Я завернул ее в двойной разворот раздела «Экономика» газеты «Монд», а затем собственноручно стал рыть глинистую землю. Много позже я вернулся домой, напевая «Strawberry Fields Forever», и обнаружил там Анну, сидящую на половике под дверью. Она ждала меня уже час. Насколько я помню, мы не договаривались о встрече. Я спросил, что она здесь делает.

— Я могу войти? — спросила она.

— Зачем? — ответил я. (Три вопроса подряд.)

— Ты что, так меня ненавидишь? (Уже четыре.)

— Ты что, не можешь поговорить прямо здесь? (На десятом вопросе я вкачу ей стендалевский поцелуй.)

— Марк, почему ты такой злой? Что я тебе сделала? Ты уже неделю не показываешься на глаза, а потом строишь из себя клоуна: что ты себе воображаешь? Мне плохо, я думаю о тебе постоянно, как ты этого не понимаешь?

Она задала десять вопросов, и я исполнил обещание, поцеловав ее жадно, взасос. Она плакала, но следует признать: у нее был трудный день. Я предложил ей поехать в Прагу на моей машине. Там была революция. Подарить себе на каникулы революцию — что может придать больше остроты любовным отношениям?

Я вытащил Анну на пустынную площадь Согласия, как в финале «Аравии» (Aden Arable). Она настояла на том, чтобы взять с собой собаку ее отца; из-за этого нас не пустили в «Крийон». После чего я попробовал пробиться в «Автомобиль Клуб», но там не пускали уже с женщинами… С отчаяния мы отправились обедать в Елисейские сады, в них больше открытости. Тем не менее нам пришлось пройти туда через заднюю калитку.

Франсуа М. здорово нас посмешил. Анна сидела надувшись, опустив голову в тарелку с карпаччо. Жак А. просто валился с ног от усталости. Он ничего не ел. В меню были песочное печенье «Пуалан» и валюта объединенной Европы. Я толкнул ногой под столом Анну, но попал по ноге Франсуа М. Он, очевидно, решил, что это был жест с ее стороны, потому что заговорил с ней об одиночестве верховной власти, одновременно подливая ей в бокал красного вина. Жак А. разлагался прямо на глазах. Метрдотель произвел отвлекающий маневр, пролив на мои кроссовки «Найк» гуакамоль.

Я поднялся из-за стола и отправился в туалет. Усевшись на толчок, я понял, что мой зад посредством этого стульчака соприкасается с задами всех великих людей, которые сидели на нем до меня. Я представил, как они сидели здесь, размышляя о грядущем устройстве мира, как они тянутся за бумагой. Меня преисполнила гордость. После этого я мог умереть спокойно.

Мне вспомнилось, что при Старом Режиме король срал в присутствии своих придворных. И почему только эта традиция не сохранилась до наших дней? Если бы Президент Республики каждый вечер срал в прямом эфире по телевидению, его, без всякого сомнения, уважали бы несколько больше. Я поделился этими размышлениями с Франсуа М., который подавился от смеха. Жак А. похлопал его по спине, и он выплюнул свой гуляш. Анна слегка повеселела: миссия выполнена.

Когда я припарковал свой кабриолет перед отелем «Европа» на Вацлавской площади, была уже полночь. Чехи рассматривали нашу машину. Лишь бы на Анну не пялились. (Чехи пялятся.) Я выключаю газ.

С гидом в руке мы обошли все ночные заведения. Гид — громко сказано: это были клочки бумаги с адресами, выписанными из газет и со слов нескольких друзей-журналистов. В кафе «Славия» мы встретили Вацлава Гавела, который курил джойнт. Наконец-то хоть один серьезный глава государства.

Чешские и словацкие дискотеки наводят тоску. Напоминают зимнюю спортбазу в мертвый сезон. Однако бутылка водки стоит там тридцать франков. Нельзя иметь все сразу. Каждый из нас выпил по одной.

Анна, покачиваясь, шла мимо статуй на Карловом мосту. Я брал ее голову в свои закоченевшие ладони и целовал ее в кончик носа, и мы дрожали от счастья. По реке тихо плыла лодка. У меня замерзли уши. Сидя на парапете, я смотрел на ветер, на звезды и на мерцающий свет уличных фонарей. Анна прижималась ко мне и улыбалась. Я молчал. Нет нужды вам все это описывать.

На следующий день, в четыре часа пополудни, я вышел из гостиницы, чтобы свершить революцию. Площадь была черна от людей. Наблюдая движение истории, я пытался двигаться вместе с нею. Чехи повсюду зажигали свечи в память о жертвах репрессий. Это напомнило мне груду цветов на улице Месье-ле-Пренс, там, где погиб Малик Уссекин. На Западе траур одет в цветы, а вот свечи веры ставятся прямо в грязь. Как долго они могут гореть? В тот момент, когда я об этом подумал, налетел ветер и две свечи погасли.

От революции у меня засосало под ложечкой. Я вернулся в отель. Анна уже сидела в кафетерии, перед ней на столе был приготовлен обильный брэкфаст: черствый хлебец, ломтик ветчины не толще книжной страницы «Плеяды» и чашечка горького кофе. Стоит ли удивляться падению коммунизма!

Я заказал «Пильзен» — лучшее в мире пиво. Не будем огульно критиковать все достижения коллективизма. Разве иметь ошибочные идеалы хуже, чем не иметь их совсем? Анна задавалась этим вопросом.

Прага бесновалась. Никогда раньше такого не видел: радостная манифестация. Да они и сами этому поражались. Они давно отвыкли улыбаться. На улочках Малы Страны Анна ускорила шаг, а потом отпустила мою руку и побежала вместе с пьяной толпой. Мы устроили догонялки вокруг Замка. Я дал ей фору, чтобы полюбоваться, как ее волосы разлетаются при каждом шаге. Несколько раз она чуть было не оторвалась от моей погони, и в те доли секунды, когда она скрывалась из виду, я почувствовал, насколько моя жизнь была бы пуста без нее. Даже эта революция не могла бы заменить ту, что творилась во мне.

Отель «Европа» считается лучшим в Праге. Какими же тогда должны быть остальные? Ванна черная, простыни явно были совсем недавно использованы, а персонал отличался редкостной недоброжелательностью. Надо бы вернуться сюда через несколько месяцев и сравнить. С этой точки зрения могло бы выйти неплохое исследование «О результатах влияния восточноевропейских революций на качество обслуживания в гостиницах-люкс». И куда только смотрят ученые?