Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 4. Приключения Тома Сойера. Жизнь на Миссисипи

Довольно грубое описание для человека, привыкшего владеть пером; но как отражение чувств, бушевавших в груди сего знаменитого гостя при виде «гигантской сточной трубы», оно имеет свою ценность. Правда, ценность снижается от большой неточности фактических данных: так, сом — абсолютно хорошая рыба, а пантер, «недоступных для человека», не бывает.

Далее идет Александр Макэй, адвокат из Миддл-Темпла, человек с лучшим пищеварением и которому не подавали к обеду сома. Вот что он чувствовал:

«Миссисипи! С неописуемым волнением очутился я впервые на ее волнах. Как часто в мальчишеских снах и позже — в грезах наяву мое воображение рисовало царственную реку, несущую бурные воды через необъятные просторы, названные ее именем, приемля в себя по пути к океану притоки почти со всех широт умеренного пояса! И вот она. лежит передо мной воочию, и я наконец иду на всех парах против течения. Я смотрел на нее с тем глубоким преклонением, с каким всегда надо встречать великие явления природы».

Достаточно впечатлений! Все до одного туристы отмечают глубокое, угрюмое безлюдье и пустынный вид огромной реки. Капитан Бэзил Холл, видевший ее во время разлива, говорит:

«Иногда мы проходили расстояние в двадцать или тридцать миль, не видя ни одного жилья. Художник, ищущий мотивов дли картины о всемирном потопе, нашел бы их здесь в изобилии».

Первые да будут последними и так далее. Ровно двести лет тому назад самый старый, самый первый, самый храбрый из всех иностранных туристов, головной в их строю, окончил свои трудные и томительные исследования на величавых просторах большой реки, — то был Лa Саль, чье имя будет жить, пока существует сама река. Цитируем из книги мистера Паркмана:

«И вот они приближались к концу пути. Шестого апреля река разделилась на три широких рукава. Ла Саль пошел по западному, а д'Отрей — по восточному, тогда как Тонти направился но среднему рукаву. Когда Ла Саль плыл вниз по мутному потоку, меж низменных и болотистых берегов, солоноватая вода превратилась в морскую воду, и ветер посвежел от соленого дыхания моря. Потом широкое лоно великого залива открылось его взору: бескрайные валы вздымались в безграничном безмолвном одиночестве, словно рожденном из хаоса, без единого паруса, без признаков жизни».

Тогда на клочке твердой земли Ла Саль соорудил колонну «с гербом Франции; французские солдаты выстроились под ружьем; и покуда новоанглийские индейцы и их жены молча и изумленно глядели на них, солдаты пели «Те deum», «Exaudiat» и «Domine, salvum fas regem» [23] «Тебе, бога, [хвалим]», «Да услышит [молитву мою]», «Господи, храни короля» (лат.). .

Пока палили мушкеты и гремели радостные клики, покоритель новых земель установил колонну и громким голосом объявил, что отныне река и обширное пространство, орошенное ею, принадлежат королю. На колонне стояла надпись: «Louis le Grand, Roy de France et de Navarre, regne; le neuvieme avril, 1682» [24] Владения Людовика Великого, короля Франции и Наварры; 9 апреля 1682 (франц.). .

В Новом Орлеане хотели достойно отпраздновать в нынешнем году двухсотлетие этого знаменательного события, но когда пришел срок, вся энергия и все денежные средства понадобились на другое, так как началось наводнение, несшее разгром и гибель всему краю.

Весь день мы шли вниз по реке, и она была предоставлена почти в полное наше владение. В былые времена при таком уровне воды мы прошли бы мимо целых акров сплавляемого леса, плотов и десятков больших угольных барж, а иногда и мелких торговых баркасов, идущих на веслах от фермы к ферме, — причем владелец баркаса плавал со всей семьей; а то и мимо баркаса, везущего скромного Гамлета и компанию на драматические гастроли. Но теперь нам никто не встретился. Уже далеко за полдень мы увидели один пароход, один-единственный, и больше ничего. Он отдыхал в тени, в лесистом устье реки Обайон. Подзорная труба открыла мне, что он назван в мою честь. Так как я впервые встретился с таким способом чествования, то мне простительно об этом упомянуть и в то же время обратить внимание властей на то, как я поздно узнал об этом.

Большие перемены я заметил у острова 21. Это был очень большой остров, и лежал он на середине реки; сейчас он совершенно слился с берегом и как остров вышел в отставку.

Когда мы подошли к внушительному и грозному Сливовому мысу, наступила темнота, но бояться в нынешнее время уже было нечего. Правительство обратило Миссисипи в нечто вроде двухтысячемильной факельной процессии. В начале каждого поворота и в конце каждого поворота по приказу правительства установлены ярко горящие фонари. Теперь вы никогда не можете очутиться в полной темноте: всегда где-нибудь маячит огонь — то впереди, то позади вас, то по борту. Иногда даже кажется, что фонарям и счета не знали. Освещены десятки участков, на которых с сотворения мира и поныне не было ни одной мели; участков до того простых и до того прямых, что пароход сам их может пройти без посторонней помощи, если его хоть раз там провели. Впрочем, в таких местах фонари тоже не лишние: лоцману гораздо удобнее и спокойнее держать курс на них, а не в бесформенную черную, вечно ненадежную тьму; для парохода это тоже большая экономия, потому что он, понятно, в состоянии идти гораздо быстрее, когда можно положить руль прямо, а не вилять им, задерживая ход.

По эти перемены в значительной степени лишили лоцманское дело романтической его стороны. Освещение и многое другое совершенно вытравили всю романтику. Например, опасность от коряг теперь совсем не та, что была раньше. Государственные тральщики курсируют вверх и вниз в наше деловое время и рвут зубы у реки; они вырвали с корнем все старые преграды, делавшие некоторые места такими опасными, и не позволяют образоваться новым. Прежде, если пароход переставал вас слушаться темной ночью и устремлялся к лесу, вам становилось не по себе; не по себе бывало и тогда, когда вы пробирались в сгустившейся тьме по узкой протоке. Но теперь все это изменилось: вы включаете электрический свет, во мгновение ока превращаете ночь в день, — и со всеми опасностями и тревогой покончено. Горас Биксби и Джордж Ритчи нанесли все переходы на карту и определили курсы по компасу; они изобрели фонарь в дополнение к этой карте, и запатентовали все это. С. помощью их карты можно идти в тумане почти в полной безопасности и с уверенностью, неведомой в прежние времена.

При изобилии баканов, с уничтожением коряг, при дневной яркости света, который можно зажечь когда угодно, и с картой и компасом во время тумана — лоцманское дело, при нормальном уровне воды, почти так же безопасно и просто, как управление омнибусом, и, пожалуй, только раза в три романтичнее его.