Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3

Первым был вызван Майкл Лениген, владелец пивной.

— Составили ли вы себе мнение о настоящем деле, высказывали ли его вслух и знакомы ли с кем-либо из лиц, причастных к делу? — спросили его.

— Нет, — ответил мистер Лениген.

— Признаете ли смертную казнь?

— Признаю, сэр, чего ж тут не признавать.

— Читали ли вы что-нибудь об этом деле?

— А как же, ваша честь, газеты я читаю.

Мистер Брэм заявил отвод, и присяжному было предложено на сей раз считать себя свободным.

Патрик Кофлин.

— Чем вы занимаетесь?

— M-м… да ничем определенным.

— Не имеете определенных занятий, вот как? Ну а в основном чем занимаетесь? Чем зарабатываете на жизнь?

— Держу терьеров, сэр.

— Терьеры, вот как? Незаконный промысел? Крыс травите?

— Приезжают джентльмены немножко поразвлечься. Я-то никогда с ними в эти дела не ввязываюсь, сэр.

— А, понимаю… вы, должно быть, представляете собой комиссию по развлечениям при нашем муниципалитете. Слышали вы что-нибудь о сегодняшнем деле?

— До нынешнего утра ничего не слыхал, сэр.

— Читать умеете?

— Только крупные буквы, ваша честь.

Кофлина уже хотели привести к присяге, как вдруг мистер Брэм задал еще один вопрос:

— А ваш отец умел читать?

— Старик был дока по этой части, сэр.

Брэм указал, что Патрик Кофлин не пригоден для данного процесса. Судья с этим не согласился. Защитник настаивал. В конце концов дан был отвод без указания причины.

Итэн Добб, ломовой извозчик.

— Читать умеете?

— Умею, да только нет у меня такой привычки.

— Слышали что-нибудь об этом деле?

— Может, и слыхал… а может, то было про другое. Никакого мнения не имею.

Прокурор. Э-э-э! Одну минуточку! Почему вы говорите, что не имеете по этому делу никакого мнения? Вас кто-нибудь научил?

— Н-нет, сэр.

— Поосторожнее, поосторожнее. С чего же вам вздумалось сказать такую вещь?

— Так ведь про это всегда спрашивали, когда я бывал присяжным.

— Ну, ладно. Допускают ли ваши нравственные принципы смертную казнь?

— Мои… чего?

— Вы не станете возражать против того, чтобы признать человека виновным в убийстве на основании улик?

— Может, и стану возражать, сэр, ежели человек, по-моему, не виноват.

Прокурор решил, что на этом его можно поймать:

— Так, может быть, это чувство делает вас противником смертной казни?

Присяжный заявил, что никаких чувств у него нет и что ни с кем из лиц, причастных к делу, он не знаком. Его признали годным и привели к присяге.

Деннис Лефлин, чернорабочий. Не составил себе и не высказывал никакого мнения по делу. Никогда о нем не слыхал. Полагает, что тех, кто этого заслуживает, надо вешать. В случае надобности может и читать.

Мистер Брэм заявил отвод. Присяжный явно слишком кровожаден. Дан отвод без указания причины.

Ларри О'Тул, подрядчик. Крикливо одетый образец довольно распространенной разновидности «франта-выскочки»; глаза проныры и хорошо подвешенный язык. Газетные сообщения о данном деле он читал, но они не произвели на него впечатления. Свои выводы сделает на основании улик и свидетельских показаний. Не видит, почему бы ему не исполнить обязанности присяжного с совершенным беспристрастием.

Прокурор задает вопрос:

— Как объяснить, что сообщения газет не произвели на вас впечатления?

— Отродясь не верил газетам, ни единому слову!

(Смех в зале. Судья и мистер Брэм одобрительно улыбаются.) О Тула приводят к присяге, мистер Брэм шепчет О'Кифу: «Это он и есть!»

Эйвери Хикс, мелочной торговец. Слышал ли он что-нибудь о рассматриваемом деле? Вместо ответа он качает головой.

— Читать умеете?

— Нет.

— Смертную казнь не отвергаете?

— Нет.

Его уже готовы привести к присяге, но тут прокурор, обернувшись к нему, небрежно спрашивает:

— Понятно ли вам значение присяги?

— Там, — отвечает Хикс, указывая на дверь.

— Я спрашиваю, понятно ли вам, что такое присяга?

— Пять центов, — объясняет Хикс.

— Вы что, смеетесь надо мной? — гремит прокурор. — Уж вы не полоумный ли?

— Свежей выпечки. Я глухой. Я ничего не слышу, что вы тут говорите.

Хикса отпускают восвояси. «А неплохой был бы присяжный, — шепчет Брэм. — Он поглядывал на обвиняемую сочувственно. Вот что для нас очень важно».

Так они трудились — и за весь день отобрали только двух присяжных. Зато этими двумя мистер Брэм остался доволен. Всем незнакомым он давал отвод. Кому, как не сему знаменитому адвокату, было знать, что главное сражение дается именно во время отбора присяжных. Все последующее — опрос свидетелей, красноречие сторон, расточаемое перед присяжными, — все это нужно только чтобы произвести побольше впечатления. По крайней мере такова теория мистера Брэма. Впрочем, непостижимая штука — натура человеческая: иной раз уж так старательно отбираешь присяжных, а они в последнюю минуту ни с того ни с сего заколеблются и подведут тебя.

Прошло четыре утомительных дня, прежде чем закончен был отбор присяжных, зато в полном своем составе эти двенадцать человек делали честь защите. Насколько известно было мистеру Брэму, только двое из них были грамотны, причем один — старшина присяжных, приятель мистера Брэма — тот самый франт-подрядчик. У всех двенадцати были низкие лбы и тупые физиономии; в двух-трех лицах сквозила животная хитрость, остальные были откровенно глупы. В целом они представляли собою хваленое наследие прошлого, гордо именуемое обычно «оплотом наших свобод».

Первым выступил от имени штата Нью-Йорк окружной прокурор Мак-Флинн. Он говорил с едва заметным шотландским акцентом, оставшимся еще с младенческих лет. Он ограничился кратким изложением обстоятельств дела. Обвинение докажет, что Лора Хокинс, сидящая на скамье подсудимых, этот дьявол во образе красивой женщины, тогда-то и там-то выстрелом из револьвера убила Джорджа Селби, южанина родом. Что убийство было хладнокровное, неспровоцированное, с заранее обдуманным намерением; что обвиняемая давно его замышляла и давно угрожала своей жертве; что с этой целью она последовала за покойным Селби из Вашингтона в Нью-Йорк. Все это будет подтверждено показаниями безупречных свидетелей. Прокурор прибавил, что долг присяжных, хотя, быть может, и тяжкий, ясен и прост. Все они добрые граждане, люди женатые и, вероятно, имеют детей. Им известно, сколь небезопасной стала жизнь в столице. Что, если завтра и их жены останутся вдовами, а дети — сиротами, как та осиротевшая семья в упомянутом отеле? Что, если какая-нибудь кровожадная ревнивая фурия и их семью лишит главы и кормильца?

Прокурор сел, и секретарь суда выкрикнул:

— Генри Брайерли!