Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3

Позднее — в полночь:

«Как говорят, комиссия завтра опять внесет законопроект на рассмотрение палаты представителей. Обе стороны собирают силы, и сражение из-за этого закона, очевидно, будет самым жарким за текущую сессию. Весь Вашингтон бурлит».

— Вчуже легко рассуждать, — уныло сказал Гарри, изложив Филиппу свой взгляд на происходящее. — Тебе легко говорить: «Откажись от нее», — ведь ты ее не любишь. А что мне делать, чтоб от нее отказаться?

Гарри казалось, что тут требуется действовать немедленно. Он не мог понять, что влюбился безнадежно, что предмет его страсти для него недосягаем и доступней не станет. Смиренно покориться и отказаться от чего-либо, что стало ему желанно, — нет, это было не в его характере. А раз уж он вообразил, будто отступиться от Лоры значит разрушить единственную преграду, которая удерживает ее от гибели — безрассудно было бы ждать, чтобы он от нее отказался.

Гарри всегда жизнерадостно верил в осуществимость своих планов и затей; все, что его касалось, принимало в его собственных глазах размеры грандиозные и представлялось ему в розовом свете. Воображение преобладало у него над рассудком, поэтому казалось, что он вечно все преувеличивает и, рассказывая о себе, далеко не всегда говорит правду. Его знакомые уверяли, что во всем, что бы Гарри ни сказал, они половину относят за счет преувеличений, а вторая половина еще требует проверки.

Вот почему Филипп, выслушав Гарри, не мог понять, насколько Лора поощряла его ухаживания и не напрасно ли он надеется ее завоевать. Филипп никогда прежде не видел друга таким подавленным. От всегдашней похвальбы не осталось и следа, былое легкомыслие лишь изредка сквозило в том, как Гарри комически изображал самого себя, каким он был прежде.

Филиппу нужно было время, чтобы оглядеться, прежде чем решить, как быть дальше. Он совсем не знал, что за город Вашингтон, и ему было не так-то легко согласовать свои чувства и представления с особенностями здешней жизни. После кроткой рассудительности, царившей в доме Боултонов, эта безумная Ярмарка Тщеславия просто ошеломляла. Филиппу казалось, что самый воздух столицы нездоровый, насыщенный лихорадочным возбуждением, тут немудрено сойти с ума. Видимо, здесь каждый считает себя чрезвычайно важной персоной только потому, что живет в городе, где вершится вся политика, у источника всякой протекции, раздачи должностей, продвижения по службе и выгодных возможностей.

Знакомясь, люди здесь говорили: я из такого-то штата (а не просто — из такого-то города или поселка), — чувствовалось, что они и впрямь представляют целый штат! Все женщины рассуждали о политике столь же непринужденно и бойко, как в других местах они рассуждают о модах и литературе. В конгрессе всегда была какая-нибудь волнующая тема для дебатов или какая-нибудь грандиозная клевета поднималась, точно зловредные испарения Потомака, угрожая осесть неведомо где. Из каждых двух встречных один уж непременно добивался доходного места, а если таковое у него было другого, получше, или прибавки жалованья; у всякого была своя претензия или корысть, всякий чего-то требовал, за что-то дрался. Женщины и те все до единой выступали адвокатами в пользу чьей-нибудь карьеры и пылко отстаивали или отвергали то или иное мероприятие, которое могло коснуться кого-то из их родных, знакомых или друзей.

Любовь, дальнее путешествие, даже сама смерть ждали — не выпадет ли для них случай? Всякий день в двух палатах и в различных комиссиях бросают кости — что подскажут они? Если мероприятие пройдет, любовь может позволить себе завершиться браком и мечта о заграничной поездке не останется бесплодной; и должно быть, лишь вечная, не иссякающая в груди надежда поддерживает жизнь многочисленных стариков просителей, которые годами осаждают двери конгресса; лица у них такие, словно они куда больше нуждаются не в денежном пособии, а в шести футах земли. А иные успевают умереть, не дождавшись успеха, причем обычно как раз их-то требования и есть самые справедливые.

Каждый здесь выступает от имени целого штата и обсуждает всенародные и даже международные дела так же запросто, как дома соседи говорят о плохом урожае или о причудах местного священника; на первых порах это произвело на Филиппа впечатление: пожалуй, думал он, здесь и вправду собрались люди незаурядные.

Тут был некто, в прошлом редактор небольшой газетки, выходившей в родном городе Филиппа, сотрудник «Педлтонского еженедельника», ежегодно остривший по поводу «первого блина», предложенного на обсуждение; он прислуживался к каждому торговцу у себя в городке и каждому обязывался устраивать рекламу, кроме одного лишь гробовщика, чье ремесло он неутомимо вышучивал. Оказалось, что в Вашингтоне он — значительное лицо, корреспондент газет и член двух парламентских комиссий, «представитель рабочих» в политике, самоуверенно критикующий всех без исключения жителей и жительниц столицы. Со временем сей деятель, несомненно, станет консулом в каком-нибудь иностранном порту, в стране, языка которой не знает; впрочем, если для этого необходимо незнание языка, он мог бы стать консулом и у себя на родине. Занятно было смотреть, как он запросто разговаривает с великими людьми. И когда Филипп узнал, каким огромным, хотя и скрытым, влиянием пользуется этот маленький невежда, он перестал удивляться странным назначениям и еще более странным законам.

Филипп быстро убедился, что жители Вашингтона мало отличаются от других людей: им присущи та же низость, и то же великодушие, и те же вкусы. И в вашингтонских меблированных комнатах стоит тот же запах, что и в меблированных комнатах в любом конце света.

Полковник Селлерс верен себе, но разве не все люди таковы? Похоже, для него и Вашингтон — родная стихия. Его притязания — не больше, чем у любого встречного. Здешнему обществу далеко до хоукайского; и где бы Селлерс ни обедал, всюду стол куда хуже, чем у него дома! Самые грандиозные воздушные замки, возникавшие в знойном воздухе столицы, вряд ли могли сравниться с наиболее скромными его фантазиями, случайными созданиями его богатого воображения.

— Дела в стране идут недурно, — сказал полковник Селлерс Филиппу, — но наши общественные деятели чересчур робки. Нам нужны деньги, побольше денег. Я так и сказал Баутвеллу. Болтают, что наш доллар надо обеспечить золотом, — с таким же успехом можно обеспечить его свининой. Ведь золото — не единственный товар на свете. Доллар можно обеспечить чем угодно! Надо как-то помочь Западу. Как мне продавать то, что уродилось на моей земле? Нам необходимы усовершенствования. Грант высказал верную мысль. Нам нужен канал от реки Джеймс до Миссисипи. Правительство должно соорудить канал.