Франц Верфель - Песнь Бернадетте

Монсеньер отвечает с живейшей улыбкой:

— Никак не могу согласиться с вашим «либо — либо», барон. Кроме того, мне кажется, вы слегка недопонимаете роль епископа. О, если бы вопрос подлинности или мнимости в сверхъестественных вещах решался так легко! Даже в природной и светской сфере на него ответить непросто. Между подлинным и мнимым умещаются тысячи сомнений, и нам нужны добросовестнейшие исследования, неограниченное время и, прежде всего, помощь Святого Духа, чтобы сквозь все эти сомнения пробиться к истине.

— Другими словами, монсеньер, все это будет длиться бесконечно.

Епископ кладет короткопалую руку на усеянный драгоценными камнями наперсный крест.

— Вы, господин префект, — говорит он, — видите только возмутительные бесчинства, о которых вам докладывает полиция. Я же получаю совершенно иные сообщения. Открою вам, что в Лурде и во всей моей епархии происходят весьма отрадные вещи. Враги протягивают друг другу руку в знак христианского примирения, и молитвы возносятся к Небу с такой истовостью, какой не было уже десятки лет…

Барон Масси нервно стягивает черные лайковые перчатки.

— Но возносятся эти молитвы в неосвященном и противозаконном месте!

— Молитва уместна везде, ваше превосходительство.

Барон находит, что пора выложить главный козырь. И бережно вынимает из портфеля газетную вырезку.

— Позвольте, ваше преосвященство, ознакомить вас с мнением нашей самой влиятельной газеты. «Эр эмперьяль» пишет следующее: «Для учреждения нового места паломничества надо бы иметь более основательные причины, чем свидетельства девочки, страдающей каталепсией, и выбрать более подобающее место, чем та лужа, из которой она черпает воду для омовения…»

Епископ Бертран Север Лоранс не удостаивает цитату вниманием.

— Господин префект, — говорит он примирительно, завершая разговор, — вы мыслите чисто административными категориями. Я же обязан мыслить не только этими категориями. Именно поэтому я не могу — к моему величайшему сожалению — пойти вам навстречу.

Обо всех этих разговорах, речах и вмешательстве земных властителей Бернадетте ничего не известно. Да они и не произвели бы на нее большого впечатления, ибо последствия ее любви не имеют никакого отношения к самой этой любви. В дни своего «отпуска» Бернадетта стремится как-то преодолеть трещину, которая пролегла между ней и ее родными. Она проводит целые дни в кашо, нянчится с младшими братьями, больше, чем прежде, помогает матери по хозяйству. Но занятия в школе пропускает по любому поводу. В канун последнего мартовского четверга Бернадетта вдруг узнает — она не могла бы сказать, каким именно образом, — что Дама возвещает ей о своем скором появлении. Бернадетта вся в огне от беспокойства и счастья. Она тотчас сообщает эту новость матери и тетушкам Бернарде и Люсиль. Всю ночь она не смыкает глаз.

Утром того четверга, последнего в марте, доктор Дозу в одиннадцать часов является в дом декана. Обычно они видятся редко и большей частью лишь на официальных церемониях. Хотя они мало общаются друг с другом, однако же питают друг к другу взаимную симпатию, поскольку каждый из них знает, что второй, несмотря на неодобрение высших кругов общества, всегда становится на сторону трудящихся и обремененных.

Декан встречает доктора с большой радостью, хотя и не скрывает удивления по поводу столь раннего визита. Он не может отказать себе в удовольствии распить с гостем бутылочку бургундского:

— Дорогой Дозу, нам так редко выпадает случай поболтать друг с другом.

— Я пришел к вам, собственно, вовсе не затем, чтобы поболтать и распить бутылочку, господин декан, — возражает доктор, задумчиво разглядывая пурпурное вино на свет.

— Я был бы рад в кои-то веки быть вам чем-нибудь полезен, — говорит Перамаль, пристально вглядываясь своими удивительными горящими глазами в худощавое лицо доктора.

— Боюсь, вы сможете быть мне полезны только тем, что выслушаете меня, святой отец… Дело в том, что нынче утром я побывал у грота Массабьель…

Перамаль вскидывает голову, но ничего не говорит, не желая открывать свои мысли.

Дозу мнется:

— Я уже не впервые присутствую при этих «явлениях»… Но сегодня я видел… Не знаю даже, как это назвать… Это нечто из ряда вон выходящее…

Перамаль пристально смотрит на доктора, не меняя несколько напряженной позы и не говоря ни слова.

— Мне придется, господин декан, сделать несколько предварительных замечаний. Вы, вероятно, слышали, что я тщательно обследовал дочку Субиру еще два месяца назад, во время одного из ее «видений». И тогда я пришел к выводу, что у девочки нет ни каталепсии, ни психических отклонений…

— И вам удалось поставить определенный медицинский диагноз? — перебивает его Перамаль.

— Психические состояния такого рода пока еще мало исследованы. Есть, правда, большое количество научных книг и статей, которые я выписал и изучил, но, откровенно говоря, пользы от них оказалось мало. В конце концов я нашел некое объяснение в неоднократно описанных случаях, когда люди, подверженные «видениям», под воздействием увиденного сами погружались в гипнотический сон.

— Стоп, уважаемый доктор! Означает ли ваш вывод, что вы считаете Бернадетту истинной духовидицей и исключаете любое более грубое объяснение?

— Бернадетта, — возражает Дозу, — несомненно истинная духовидица. Однако сами по себе видения, по-моему, не представляют собой чего-то сверхъестественного, покуда не оказывают объективного воздействия. Господин де Лафит утверждает, что высокоразвитый интеллект, порождающий видения, создает великие шедевры духа и искусства. В этом-то, дескать, и состоит секрет Микеланджело, Расина и Шекспира. Подобные великаны духа, однако, почти не сознают самого факта видения, в то время как гениальные, но примитивные мозги отчетливо видят перед собой субъекты своих галлюцинаций, к примеру — Даму из Массабьеля…

Перамаль отложил в сторону свою длинную трубку и недвижно сидит за столом.

— И вы считаете это определение парижанина исчерпывающим?

— Я считал его исчерпывающим до той минуты, когда в Гроте забил родник.

— Значит, вы полагаете, возникновение источника — достаточное основание для того, чтобы считать все происшедшее чудом?

Этот вопрос задевает Дозу за живое.

— Я — ученый-естествоиспытатель, мой досточтимый друг. Нашему брату вера в чудо абсолютно не свойственна. Источник — всего лишь источник. Науке известны сверхчувствительные натуры, обладающие необычайным чутьем на воду или на месторождения металлов. Возможно, Бернадетта из их числа.

Перамаль нарочито подчеркнуто произносит три слова:

— Примитивна, гениальна, сверхчувствительна! Достаточно ли этого, чтобы все объяснить?