Леопольд Захер-Мазох - Венера в мехах (сборник)

Теодора выслушала эту весть по-наружному совершенно спокойно, но, когда встретила однажды барона на проезжей дороге, она вся вспыхнула ярким румянцем и почувствовала, как сильно забилось у нее сердце. Она ехала в город, где в это время ярмарка была, верхом на коне, сидя в седле по-мужски и с кнутом в руке, а барон ехал навстречу на своей английской лошади. Он пристально смотрел на нее, но узнал ее только тогда, когда она проехала мимо.

– Теодора! – окликнул он ее, узнав.

Она остановилась и обернулась в седле.

– Что вам от меня угодно?

– Спросить тебя, как тебе живется.

– Это вам, наверное, мало интересно.

– Вид у тебя прелестный.

– Слава богу, я здорова.

Все это она проговорила через плечо с холодной усмешкой и, не дождавшись нового вопроса, хлестнула лошадь кнутом и ускакала.

Следующей весной началась революция. Румынские крестьяне уже несколько раз подымали мятеж против своих господ, но их каждый раз усмиряли силой оружия. Теперь они воспользовались всеобщим волнением, охватившим всю Европу, для новой попытки сбросить ненавистное иго.

Брожение вызывало кровавые распри, за ними следовало открытое восстание. Мужчины, способные владеть оружием, спешили в горы, где образовывали – большей частью под предводительством бывших разбойников – многочисленные шайки, и вскоре во всех долинах вспыхнула война. Нападали на дворянские поместья, избивали или убивали господ, их управляющих и служащих, расхищали движимое имущество и поджигали опустошенные здания.

Барон Андор только что успел отправить из имения жену и собирался уехать сам, когда разгром постиг и его имение. Тщетно пытался он искать спасения в парке – его нашли там, схватили и притащили во двор. Пока люди громили имущество, вожаки совещались между собой о том, пригвоздить ли барона к воротам или удовольствоваться чувствительным избиением его.

Вдруг среди них откуда-то появилась Теодора.

– Что вы хотите сделать с бароном? – спросила она.

– Отомстить, – ответили ей.

– Так отдайте мне его! – воскликнула она. – Никому он не сделал столько зла, сколько мне. Я накажу его по заслугам.

Деревенские крестьяне, которые также взялись за оружие и примкнули к мятежникам, со смехом выслушали ее и согласились.

– Да, пусть он в ее руки попадет! Это еще похуже будет, чем если бы мы его убили.

– Ну возьми его себе, он твой, – решил предводитель.

Теодора живо отвязала веревку и связала ею барону руки за спиной.

– Вот так… – бормотала она, – теперь будем свадьбу справлять.

Затем она толкнула его кулаком в спину и погнала впереди себя хворостиной, которую выдернула из плетня.

В немом отчаянии плелся барон, понуря голову. Он знал, что погиб, что во власти этой женщины ему не помогут ни мольбы, ни угрозы. Да и чем он мог ей грозить? В данный момент властителем страны был мятеж. И чем бы он мог ее тронуть?

Перед дверью ее дома он остановился и сказал:

– Если ты хочешь убить меня, убей сейчас, сразу!

– А ты меня сразу убил? – спросила она, насмешливо взглянув на него. – Нет, ты хотел замучить меня медленной смертью. И если я теперь еще жива, то это не твоя заслуга. Конечно, ты умрешь – но умирать будешь медленно, прежде испытаешь все мучения, которые ты уготовил мне, чудовище!

Она втолкнула его в курятник и заперла дверь на засов. Здесь он пролежал на соломе, пока не удалились мятежники. Затем Теодора отперла дверь и приказала ему выйти. Пока работник выводил вола, она сама вытащила плуг и впрягла в него Андора.

Он не оказывал никакого сопротивления, он знал, что этим только ухудшил бы свое положение. Важно было только выиграть время – тогда какая-нибудь случайность могла бы еще спасти его: могли подоспеть солдаты.

Она впрягла рядом с ним вола, потом взяла в руки вожжи и кнут, и плуг тронулся. Работник шел за ним.

Подъехав к полю, работник стал за плуг, и Теодора погнала оригинальную упряжку.

Тотчас собралась толпа любопытных, большей частью женщин и детей, все глазели на невиданное зрелище и осыпали при этом помещика бранью и насмешками.

Три дня пахала так Теодора. Наконец силы Андора истощились. На четвертый день он вдруг остановился среди поля.

– Больше не могу… – пробормотал он, – при всем желании мочи нет…

Она сильнее хлестнула и погнала его, он прошел еще немного, потом грохнулся наземь. Но Теодора не сдавалась; он снова поднялся и окончил свой дневной урок.

Когда она на другой день снова хотела впрячь его, он бросился на колени и начал молить о сострадании.

– А я от тебя сострадание видела? – спросила она в ответ. И не только не пощадила его, а на этот раз впрягла его в плуг одного.

Пройдя, задыхаясь, третий ряд, Андор свалился. Теодора рванула вожжу, чтоб заставить его подняться, но он снова повалился.

– Сжалься, Теодора! – простонал он – и кровь хлынула струей у него изо рта.

С чувством спокойного удовлетворения смотрела на него Теодора, упершись руками в бока.

Он лежал на вспаханной черной земле, окрашенной его кровью.

– Я умираю, – чуть слышно проговорил он.

– Ты и должен умереть! – воскликнула она. – Как животное, издохнуть под открытым небом! Тогда Бог тебя простит.

– За что ты меня так ненавидишь?

– За то, что я слишком сильно любила тебя.

Андор глубоко вздохнул. Это был последний звук, вырвавшийся из его груди.

Когда он умер, Теодора посмотрела на него в последний раз, затем медленно направилась домой, там она зарядила ружье своего покойного мужа и ушла из деревни, чтобы присоединиться к мятежникам.

Когда была окончена великая борьба, один из мятежников, вернувшийся к своей сохе, рассказывал, что Теодора погибла в одной схватке с войсками от неприятельской пули.

По-видимому, это была правда, – так как с тех пор никто о ней ничего не слышал.

Рыжие волосы! Вопреки суеверной примете, они неизменно сохраняют необычайную привлекательность. И все же история, разыгравшаяся на юге Нового Света, о которой я хочу рассказать, может только подтвердить распространенное предубеждение против этого демонического цвета волос.

Чтобы романтическое происшествие, о котором я хочу рассказать, было вполне ясно, надо иметь в виду, что в Южной Америке рабство существует еще и в настоящее время, – если и не официально, то все же фактически. Негласно там и до сих пор человеческий товар продается и покупается; этим товаром служат преимущественно китайцы и негры, помещаемые в имения в качестве слуг и рабочих на таких условиях найма, которые совершенно уничтожают личную свободу.

Да и кому там – в глуши, вдали от городов – защитить этих горемык от высокомерия и капризов их повелителей! Тем более что, гордые своим происхождением, полуиспанцы совсем и не видят в китайцах или неграх людей, а только несколько более разумную породу животных.