Леопольд Захер-Мазох - Венера в мехах (сборник)

Любовь прежде всего есть нечто духовное. Любовь есть духовная преданность другой личности. Отдаешь свою душу за другую душу. Каждый человек испытывает это прекрасное побуждение, но почти каждого оно приводит к противоположному ему полу, в котором он почти никогда не находит удовлетворения, так как тысяча чувственных условий сбивают его с настоящего пути. Видя себя обманутым, человек снова начинает искать, снова любить и опять разочаровывается; наконец, все кончается погонею за наслаждением и утомлением, отвращением от жизни, если не мрачной, эгоистичной замкнутостью.

Я страшусь любви оттого только, что боюсь потерять ее, и потому если я люблю женщину, то и не желаю обладать ею; так я никогда не потеряю ее. Но существует ли на свете женщина, которая была бы способна на одну духовную любовь? Как интересно было бы узнать это; во всяком случае, не я решусь на подобный опыт. Самое благородное и лучшее чувство, всего более доставляющее нам удовлетворение, есть дружба между двумя мужчинами, так как она одна зиждется на равенстве, она одна только вполне духовного свойства.

3 января

Я прочел Пир Платона и столько раз перечитывал его, что почти знаю его наизусть. Ни с чем не могу я сравнить удовольствия, испытываемого при первом знакомстве с великим произведением. Скажу тебе одно изречение, которое пришлось мне по душе: «Надо прийти к сознанию, что красота, нераздельная с душою, драгоценнее телесной красоты». То же самое Сократ прекрасно выразил, когда сравнил себя с фавном, в котором скрывается божественное изображение. Более же всего понравилась мне мысль, что вначале мужчина и женщина составляли одно существо; впоследствии их разделили, и теперь оба они ищут каждый свою половину.

И я такая же жалкая половина!..

5 января

Я сгораю от нетерпения передать тебе все, что я пережил в нынешнюю ночь. Чтобы ты все поняла, я должен рассказать тебе, как все случилось, шаг за шагом, одно после другого.

Итак, вчера вечером товарищи затащили меня в ресторан, где все много хохотали, играли и в особенности пили. Шустер, находившийся тут же, сидел в углу, читал газету и наблюдал за всем, что происходило, в особенности за мной. Пробило 12 часов! Банфи – это настоящий мадьяр, добросердечный, но грубый, как пастух, – встал, улыбнулся и что-то шепнул Комарницкому; тот взглянул на меня, улыбнулся и кивнул ему в ответ; все встали, надели сабли и вышли на улицу. Я был весел и предприимчив, так как выпил одну за другой две рюмки крепкого венгерского вина. Банфи и Комарницкий взяли меня под pyку, остальные шли сзади. Шутя, свистя и напевая, дошли мы до армянской улицы, где все было погружено в мрак и тишину; только из трех окошек одного нижнего этажа виднелся свет, и в одно из них Банфи бесцеремонно постучал своим хлыстом. «Что ты делаешь?» – удивленно спросил я его. «Здесь живут наши приятельницы; ведь я не ошибся, Комарницкий?» – «Да, приятельницы, – отвечал последний, – не бойся, мы нисколько не обеспокоим их, напротив того…»

И действительно, окошко отворилось и из него выглянула очаровательная кудрявая головка; вслед за тем нарядная дама, очень почтенной наружности, отворила наружную дверь. «Но, умоляю тебя, – шепнул я Банфи, – скажи мне, кто эти дамы, ведь я не представлен им?» – «Мы сейчас представим тебя, семейство очень достойное, но сперва взойди».

Мы вошли в прихожую и оттуда в большой салон, окна которого были завешаны красными гардинами. Кругом стояла мягкая бархатная мебель, рояль и стол с альбомами. Большая лампа проливала яркий свет на все пространство. Товарищи представили меня дамам; их было четыре: пожилая, отворившая нам дверь, и три молодые – Клеопатра, Антуанета и Миньона. Одна из них, именно египетская царица, произвела на меня впечатление особы, пресыщенной жизнью; вторая, у которой были прекрасные черные глаза и волосы, свежий цвет лица и роскошные формы, выказывала шаловливый и божественный темперамент, а, напротив того, маленькая Миньона, со своими белокурыми кудрями и нарисованными бровями, казалось, делала над собою большое усилие, чтоб удержать улыбку на своих устах; в душе своей она была недовольна, даже печальна, и глаза ее были такие сонные.

Я заметил, как Банфи отвел ее в сторону и что-то шепнул ей. Она расхохоталась, но смех ее звучал сухо и неприятно. «Необходимо достать шампанского!» – закричал Комарницкий, и сейчас же соотечественник его, Крулик, не стесняясь присутствием дам, надел шапку и уже готов был тотчас же отправиться за вином. «Оставайся, – сказал ему Шустер своим флегматическим голосом, – я схожу за тебя».

Я не знаю, что после того происходило в салоне, так как маленькая Миньона овладела мною, вопреки моему желанию, сняла с меня саблю и увлекла в смежную комнату. Белый занавес опустился за нами, и мы очутились в небольшом пространстве, обставленном цветами и пропитанном цветочным ароматом; с потолка падал матовый свет китайского фонаря; толстый ковер поглощал шум шагов; зеркало выглядывало из-под плюща; в небольшой беседке стояла кушетка; два голубя дремали в густой зелени.

«Ах! Какой очаровательный и поэтичный будуар, – заметил я, – настоящее обиталище феи, здесь нельзя не прийти в прекрасное настроение и не поддаться чистейшим ощущениям!» Малютка с улыбкой взглянула на меня. «Сядемте в беседку», – сказала она. «Если вы позволите», – ответил я. «О! Я все позволяю вам!» – вскричала она, и опять та же улыбка показалась на ее устах.

«Любите ли вы розаны?» – спросила она немного погодя. «Я брежу розами, – ответил я, – но еще более розовыми бутонами, которые так девственны и так нежны».

Она сорвала бутон и подала его мне; мы начали болтать; в соседней комнате кто-то сыграл несколько аккордов из Любовного напитка и слышались громкий говор и смех. «Отчего вы так холодны? – наконец спросила блондинка. – Или я не нравлюсь вам?» – «Нет, вы мне очень нравитесь», – пробормотал я в замешательстве. «Так что же… – Она обвила мою шею рукой, прислонила головку к моей груди и снизу стала смотреть на меня так, как еще не смотрела на меня ни одна женщина, так мило и ласково, что я испугался. – Что у вас тут?» – Она ударила ладонью по моей груди. «Это книга…» – «Какая книга? Не Дама ли с камелиями, или… покажите мне ее.» – Я подал ей книгу с какой-то боязнью. « Пир Платона, – прочла она, – это, наверно, очень весело, дайте мне ее – согласны?»

Она встала, положила книгу на цветочный горшок, потом вернулась и хотела… Я сильно был возбужден, а малютка с ее светлыми локонами была так очаровательна, но когда она захотела сесть ко мне на колени, то я вдруг увидел тебя, именно тебя, когда глаза твои спокойно заглядывают в мою душу; я покраснел и пробормотал: «Что вы делаете?» – «Поверьте, я чувствую большое расположение к вам», – сказала она. «Я сам расположен к вам, – вскричал я, схватив ее руки, – но разве нельзя иметь расположение без…» Вместо того чтоб кончить свою фразу, я поцеловал ее руку. Она посмотрела на меня с большим удивлением, но в этот раз не улыбнулась. «Мне очень жарко, – проговорила она через минуту, – пойдемте к другим», – и мы вышли из будуара в салон.